Осенними тропами судьбы - [18]

«Матушка, а почему мы под властью Маруши живём?» — встревожилась девочка.

От одного имени этой богини в комнате поплыло знобкое дыхание кого-то невидимого, а пляска теней на стенах стала ещё страшнее. Тени эти словно жили своей жизнью и двигались сами по себе, и Дарёнка боязливо натянула одеяло на нос.

«Случилось это много лет назад, — вздохнула матушка. — Далёкий пращур нашего князя Вранокрыла, князь Орелец, присягнул Маруше взамен на то, чтобы она его жену любимую с того света вернула. Княгиня ожила, да только уж не была прежней… Стала она оборотнем — Марушиным псом. От неё и расплодились эти твари, а земли наши с тех пор — под Марушиным господством. — Собольи брови матушки нахмурились, и она сердито встряхнула головой, отчего подвески на шапочке и серьги звякнули. — Но я же о дочерях Лалады рассказывала, а ты меня сбила… Так вот, слушай дальше. Прадед князя Вранокрыла, князь Зима, ходил на Белые горы войной: хотел богатства этого края к рукам прибрать, а мастеров в полон взять, чтоб на него работали и заколдованное оружие ему ковали. С оружием этим волшебным мечтал Зима соседние княжества себе подчинить и стать владыкой всех земель от Западных лесов и до Мёртвых топей далеко на востоке. Войско у него было большое, да против чудесного оружия и волшебного искусства дочерей Лалады — хитроумных воительниц, удалых поляниц[11] — никому не устоять. Они хоть и числом малы, но сила их велика. Половина войска княжеского в том походе полегла, самого его ранили, да так, что помирать пришла пора. Лежал он в своём шатре на смертном ложе, и никакие лекари ему помочь не могли: не в силах они были исцелить его от ран, нанесённых белогорским оружием. Вдруг полог откинулся, и в шатёр вошла княгиня Лесияра — правительница дочерей Лалады. Как она прошла мимо воинов, окружавших княжеский шатёр? А вот так… Просто появилась откуда ни возьмись, будто бы из воздуха. А воины так обомлели, что даже не успели ей дорогу преградить. Вошла она в шатёр и сказала Зиме: «Я тебя излечу, жив и здоров будешь. Но поклянись, что ни ты, ни твои потомки не пойдут больше войной на Белые горы». Зима поклялся, и излечила его Лесияра. И заключили они мир».

Предания старины, струясь тихим ручейком, оживали в воображении девочки, разворачиваясь широким полотном; зловещие тени на стенах расступились, и вот уже не опочивальня была вокруг, а берег реки, поросший соснами. Дарёнка так и видела перед собой шатры княжеского стана, вросшие краями в стлавшийся по траве туман… Словно верные стражи, обступали они собою самый высокий и богатый шатёр, в котором лежал сам поверженный владыка, тяжко страдавший от смертельных ран. Окружали шатёр бородатые могучие воины, все — с печатью скорби на лицах: лекари только что объявили, что князь безнадёжен. Нет спасения даже от самых лёгких ран, которые нанесли стрелы с наконечниками, выкованными в Белых горах. Стояли воины, опустив кучерявые головы, отягчённые невесёлыми думами, как вдруг прямо перед шатром, словно бы шагнув из тумана, появилась высокая фигура в богатом, расшитом золотыми узорами плаще… Богатырским ростом она не уступала воинам князя, но ноги в красных сапогах с вышивкой были меньше, изящнее и стройнее мужских. Дарёнка попыталась разглядеть её лицо, но… не получалось. Не хватало лица у правительницы женщин-кошек.

«А какая она — княгиня Лесияра?» — шёпотом спросила девочка, высовываясь из-под одеяла.

Звёзды матушкиных глаз вдруг полыхнули таким огнём, что все тени на стенах — призраки Марушиной нечисти — робко съёжились и отступили, поджав хвосты… Весь её облик, точно светом озарённый, преобразился и помолодел.

«Прекраснее её нет на свете никого, — проговорила она. — Кудри русые спускаются на плечи, точно волны шёлковые, обрамляя белый высокий лоб, на котором самоцветами сверкает венец княжеский. Брови — высокими гордыми дугами, будто из собольего меха, а глаза — светлее неба летнего. Сверкают они синими яхонтами, прямо в душу заглядывают. И страшно от их взгляда становится, и радостно, и такой трепет охватывает, что и словами не выразить! Уста — как камень-червец, алые. Коли сомкнуты они сурово — на том же месте умереть хочется, а когда их улыбка тронет — на душе словно птицы поют. Всеми науками и премудростями княгиня владеет лучше всех подданных, исцеляет одним прикосновением руки, и даже оружейные хитрости ей подвластны. Меч свой она сама себе выковала и тайным волшебством впустила в него великую силу своей земли…»

Воодушевлённо сверкая очами, матушка описывала княгиню так, будто видела её сама. А между тем всё, о чём она рассказывала, случилось так давно, что в подсчётах запутаешься… Князь Вранокрыл на тот момент правил уже двадцатый год, до этого тридцать лет продлилось княжение его отца, дед был у власти сорок, а речь шла о прадеде!

«Дочери Лалады живут по триста лет, — объяснила матушка. — Когда разразилась та война, Лесияра была ещё молодой правительницей. Она и по сей день правит своим народом…»

Много чего ещё рассказывала маленькой Дарёнке матушка. Обладая таким долголетием, женщины-кошки, конечно, намного переживали своих жён, хоть и могли продлевать их жизнь своей целительской силой, сохраняя им молодость и красоту до столетнего возраста. Если Марушиным псом человек мог стать от раны, нанесённой этим оборотнем, то дочерью Лалады можно было только родиться. Таковы уж сущности богинь-сестёр, говорила матушка. На то она и Маруша, чтоб творить себе подданных при помощи боли и страданий, когда одно живое создание калечит другое, тогда как новые женщины-кошки появлялись от светлого чуда — любви двух существ. И в полной мере силу Лалады новорождённая малышка могла получить только при условии, если её родительницы испили из чаши истинной любви.