Осенним днем в парке - [87]

6

Конечно, нельзя сказать, чтобы Марина Сергеевна все время проводила одна. Были соседи по столу. На процедурах завязывались знакомства, но какие-то мимолетные, непрочные. А она привыкла к простым отношениям, бесцеремонным может быть, но зато сердечным.

Все-таки случай на волейбольной площадке жестоко ранил ее самолюбие. Она стала осторожной: «да», «нет», «спасибо», «какой сегодня теплый красивый день» — не более…

И когда к ней вдруг подошел седой мужчина в спортивной куртке, с ярким теплым шарфом на шее, которого она часто видела на горных тропинках с альбомом и карандашом в руках, и сказал, что хотел бы написать ее портрет, Марина Сергеевна даже оторопела:

— Портрет? Мой? Для чего это?

В былые годы ее часто фотографировали и рисовали, но то было для газет или для журналов, тогда ее снимки довольно часто помещали в печати. Но теперь для чего?

— Как для чего? Я художник. Для себя, конечно… У вас очень энергичное лицо…

Ей казалось, что «для себя» рисуют только молодых и красивых. В памяти ее промелькнули портреты, какие она видела в музеях. Когда-то, она знала, богатые люди заказывали художникам свое изображение, но ведь это, наверно, очень дорого? Ну как она спросит, сколько? Она решительно замотала головой:

— Нет…

И ушла почти испуганная.

Хотел ли он посмеяться над ней? Или узнал, кто она, уважает ее прошлое?

Она была так озадачена, что когда, пройдя дальше, встретила ту самую даму с длинными ресницами, которая была у Елены Петровны, то поздоровалась с ней очень приветливо, по контрасту, что ли? Та обрадовалась.

— Я такая же нелюдимая, как вы, гуляю одна… — заявила она. — Мне, как и вам, надоели люди… — И представилась: — Юлия, или Юлия Павловна, как хотите…

— А Елена Петровна считает, что тут у нас живет очень интересная публика… — Марина Сергеевна засмеялась. — Даже министры…

— Ну уж министры… Сейчас не сезон.

Юлия Павловна была неглупа, насмешлива, даже, пожалуй, беспощадна, деятельна. И Марина Сергеевна, не привыкшая иметь дело с такими женщинами, была несколько удивлена. Юлия всех знала и даже про художника объяснила, что он рисует неплохо, но без изюминки, так — середнячок… Она многое повидала в своей жизни, так как ездила, сопровождая мужа, знаменитого драматического актера, на зарубежные гастроли, и не столько была начитана, сколько осведомлена, может быть с чужих слов — того же мужа-актера или его друзей, — о положении в литературе, в театре, в кино. Смешно рассказывала если не про самих писателей или режиссеров, то про их жен, домашний уклад, детей и причуды. Скромно, небрежно бросала: «мы соседи по даче», «мы вместе встречали Новый год», «мы шьем в одном ателье». И подчеркивала, что сама она проще, трудолюбивее, умнее, серьезнее. И хлопала своими густыми ресницами. А когда Марина Сергеевна похвалила ее ресницы, призналась:

— Думаете, свои? Наклеенные. Знаете, сколько мне лет?

— Сорок?

— Гораздо больше… — В голосе у Юлии Павловны зазвучало торжество: — Мне никто не дает моих лет. Вот что значит уметь сохранять форму…

Несколько дней разговоры с Юлией Павловной занимали Марину Сергеевну, ей казалось, что Юлия Павловна знает тот секрет правильно устроенной женской жизни, какого не знает она сама. Они пошли вместе в магазин за покупками, и Юлия Павловна прямо-таки запретила покупать материю с золотой ниткой, потому что это дурной тон. Марина Сергеевна с интересом подмечала, какие духи предпочитает Юлия Павловна, какие туфли. Она помогла выбрать подарок для Тамары, точно определяла, что модно и что немодно. В этих вопросах Марина Сергеевна подчинялась Юлии Павловне полностью и была от души благодарна ей за советы. Они вместе пошли в кино, Юлия и там говорила с апломбом, удивилась, что Марине Сергеевне нравится фильм.

— Мещанская мелодрама…

— А я даже плакала, — призналась Марина Сергеевна. — У меня всегда глаза на мокром месте, когда я прихожу в кино.

— Вот не ожидала, что вы сентиментальны, — удивилась Юлия Павловна. И Марина Сергеевна подтвердила:

— Я очень сентиментальная. А когда читаю приключенческое, все на свете могу забыть.

— В наш век надо уметь управлять своими эмоциями. — Юлия Павловна любила, чтобы последнее слово было за ней.

Ей, должно быть, льстило, что Марина Сергеевна так внимательно прислушивается к ее мнению. Марина Сергеевна понимала это и даже слегка досадовала на себя, что ищет общества Юлии Павловны, — очень уж они разные. Она не умеет вот так праздно, остро и колко болтать, не умеет ни осуждать, ни подмечать смешное в людях. Юлия Павловна делала это с блеском. Она высмеивала новые пьесы, где нет глубоких чувств, и старые за их патетику, эстрадных певиц за то, что поют все песни одинаково под Эдиту Пьеху, и классических за отсутствие школы. Она спрашивала:

— Разве вы не заметили? Молодые писатели пишут про свое детство в деревне и про первую любовь, старые — про смерть и инфаркты. Они черпают свои наблюдения над жизнью в больницах, где часто лечатся. Я верно подметила? Ну, один ноль в мою пользу.

Серьезно Юлия Павловна говорила только о музыке. Но как раз музыки Марина Сергеевна совсем не знала. Признавалась с грустью: