Осенним днем в парке - [46]

Нину тогда только что взяли в центральный аппарат, она даже подозревала, что какую-то роль в ее выдвижении сыграл Миша Богданов, — ну как она могла начать свою деятельность с какой-то скандальной личной истории? Не хватало только, чтобы Костина жена пошла на нее жаловаться…

А Костя поверил, что она уезжает. Исчез из ее жизни. Когда встретились, он уже успокоился, держался как друг. Нет, она всегда знала, что он ненадежный. Интересный, талантливый, может даже необыкновенный человек, но ненадежный. Из тех, что и свою и чужую жизнь исковеркает и не заметит даже… Костя поступал не как все и чувствовал не как все.

Может быть, если б Костя был более настойчив… Но как он мог быть настойчивым? Все еще неустроенный, неуживчивый. То его выгоняли с работы, то он сам уходил. Заводской квартиры лишился, жил на окраине в развалюхе. Нет, не до личной жизни ему было, не до любви. И очень уж они не подходили друг другу — сдержанная, умеренная Нина и порывистый Костя. Кроме того, очень уж самоотверженно несла свое бремя Костина жена.

Все, что было когда-то, давно забылось, но замуж Нина так и не вышла: хороший человек не попался, плохой ей ненадобен. Она и одна прекрасно жила, вся ее жизнь в работе. А нежность к Косте все-таки осталась, тайная, скрытая даже от нее самой…

И сейчас, танцуя, она мягко, с какой-то жалостью смотрела на Костю.

— Как твое изобретение?

Костя дернулся, лицо его исказилось, и Нина поспешила предупредить события:

— Ну ладно, ладно, об этом в другой раз, хорошо? Какой ты бледный сегодня… Ты чем-то недоволен?

— Не сказал бы…

— Заметил, как поседел Богданов?

— Не обратил внимания…

— А на что ты обращаешь внимание? — уже с укором, с досадой сказала Нина. — Почему ты такой худой? Ты отдыхал в этом году?

Костя отрицательно замотал головой.

— Помнишь березовую рощу? — вдруг сказала Нина. — Я-то помню… — И, уже не владея собой, спросила: — Как твоя семейная жизнь? Ты счастлив?

— Зачем ты спрашиваешь?

— А разве старый товарищ не может про это спросить?

Костя задумчиво, наступая ей на ноги, танцевал.

— Как славно, что ты нас сегодня собрала…

Нина ответила механически:

— Легче подготовить профсоюзный пленум, чем всех вас собрать…

Музыка уже отзвучала, а они все еще двигались, думая каждый о своем, пока их не заставили очнуться аплодисменты.

— Э, это неспроста, — лукаво сказал Богданов, — э, это, кажется, неспроста…

— Старая любовь не ржавеет, — подхватил Кузнецов, не подозревая, что бьет по больному месту. — Я не забыл ваши прогулочки… Маня, отвернись и не слушай, — крикнул он жене, — теперь можно признаться — я ревновал, как Отелло…

— Да ну? — притворилась веселой Нина. — Ой, как жалко, а я не знала… Володька, противный, почему ты скрывал?

— Что-что, а скрывать он умеет, — ехидно сообщила жена Володи.

— От тебя скроешь, как же! Домашний ОБХСС.

— Знаете анекдот? — не вытерпела Роза. — С мужем надо обращаться, как с собакой, — кормить, мыть и выпускать вечером погулять…

— Хо! — загрохотал Кузнецов. — Погулять? Вечером? Вот именно…

Даже тихий пенсионер, муж Лиды, залился смешком, забулькал, как будто молоком захлебнулся.

— Какая ты циничная, Роза! — кокетливо возмущалась Лида. И отчеканила: — Ци-нич-на-я.

— Почему циничная? И при чем тут я?.. Анекдот — это же народная мудрость… — наивно оправдывалась Роза.

— О, Роза, Роза, неувядаемая ты роза, — сказал Богданов.

Не смеялся только Костя. Он опять налил себе вина, выпил и мрачно уставился на Розу.

— Что? — спросила та натянуто. — Хороший анекдот? Тебя-то погулять выпускают?

— Пошлость, — Костя передернул плечами.

— У нас такой изысканный вкус? — Роза снова стала балаганить. — Вот не подозревала…

Нина поспешно принялась вспоминать их родной город, даже попыталась втянуть в беседу Елену Дмитриевну, но та в это время очень смешно показывала режиссеров и певцов, которых встречала у своей актрисы. Мужчины предпочитали политику. Они тормошили Богданова: он-то все знает из самых, как говорится, верных источников. Вхож небось в очень высокие круги, так пусть объяснит… Женщины успели перебрать все острые темы, поспорили о воспитании детей, о модах, переворошили романтические истории своих знакомых. Шурочка уже в который раз жаловалась на свою невестку. Только Роза помрачнела. От жирной пищи у нее заныла печень, ей вдруг стало тошно и трудно выглядеть игривой, веселить всех двусмысленными шутками; женская болтовня ее раздражала, и, ища разрядку своему настроению, она вдруг крикнула через всю комнату:

— Костя, а почему твоя жена не пришла?

— И верно, Костя, — любезно спросила Нина, — почему она не пришла?

— Не захотела, — резко ответил Костя.

— Почему так? Чем это она так занята? — настаивала Роза. — Сторожит твои великие изобретения, чтобы не украли?

— Ты такая же дура, как была, — сказал Костя.

— Это же шутка, — взволновалась Нина. — Роза, ну скажи, что это шутка. Костя, извинись…

Поднялся галдеж, смеялись над Розой, над Костей, вспоминали, как он сделал себе зажигалку и как зажигалка взорвалась. Роза смеялась, пожалуй, громче всех. Она уже опомнилась, опять стала компанейской, немножко беспутной, бесшабашной Розой.

— Костя, — кричала она, — помнишь, как ты мне чинил примус? Ты и тогда уже был гением в технике…