Осенним днем в парке - [29]

Туфли!

Это верно, что у нее никогда не было модельных туфель. Откуда?

Это ведь так только говорится — много ли ребенку надо? Много ли, не много, а и хлеба белого, и молока, и масла надо купить для ребенка, а не маргарин. И конфетку ребенок просит, и флажок на Первое мая…

Конечно, это большая подмога, что дети ходили в детский сад, но ведь и вечером покормить надо, и в воскресенье, или объявят карантин — и держи тогда ребенка дома целую неделю, а то и две.

Потом пошла школа — учебники, форма, пеналы, карандаши.

Конечно, ни она, ни дети оборванными не ходили: все-таки она швея, иголкой владела, сама могла и сшить, и перелицевать, и починить. А как хотелось иногда самой одеться пошикарнее. Молодые девчонки в ателье диво как наряжались!

Конечно, им не приходилось себе ни в чем отказывать, еще и родители помогали. А Нюсе приходилось.

Зато нарадоваться не могла любой покупке: приемник ли приобрела вместо репродуктора, ватное одеяло или глубокие тарелки с цветочками.

Соседка, все та же тетя Дуня, не всегда одобряла, а Нюся стояла на своем:

— Должна я давать детям развитие? Они в детском садике привыкают к порядку, а я их из мисок буду кормить? Нет, тетя Дуня, я живу для них…

— Рано, рано обет на себя наложила, — говорила тетя Дуня. — Отвергла хорошего человека, а зря…

— Нехороший он, тетя Дуня…

— Он? Ну, жди, может, министр какой к тебе посватается. Ветер у тебя в голове. Вот что…

Немножко «ветра», конечно, было. Нюся охотно смеялась и играла с детьми, бегала с ними в кино на утренние дешевые сеансы и потом долго обсуждала с Костиком фильмы: Витя еще мало что понимал. А иногда, когда Витя рисовал картинки, она и себе брала листочек и малевала березку, дорогу, домик на опушке.

Из «Огонька» вырезала и повесила на стенке портреты. Сказала сыну:

— Как хочется, чтобы было красиво…

— У нас и так красиво, — мрачно отозвался Костя. — Чего еще надо…

— Глупенький… — Нюся смеялась. — Вот вырастешь, Костик, станешь инженером, тогда все будем покупать. Не пожалеешь для нас?

Всему она умела радоваться.

Премию получит — счастлива. Книжку интересную достанет — ночь не будет спать. Костика на школьном собрании похвалят — сама не своя от гордости. Только Костика хвалили редко: дерзкий… А Витю в детском садике хвалили часто, говорили: «Очень ласковый ребенок».

— Вот и ты бы, Костик, поласковее был с людьми, — советовала Нюся.

— Зачем это?

— А как же? Людей надо любить.

— Подлизываться я не стану.

— Глупенький, а кто тебе велит подлизываться? Разве я подлизываюсь?

Нет, они хорошо втроем жили, дружно. Нюся любила своих детей и гордилась ими. И в ателье любили и жалели Нюсиных ребят — она приводила их туда на елку или на праздничный вечер.

А одна мастерица, немолодая уже, подкрашенная, носившая, как стало модно, темные очки от солнца и янтарные бусы на худой поблекшей шее, призналась ей как-то, когда они, идя с работы, остановились, чтобы выпить на улице газировки:

— Говорят, мне хорошо. Зарабатываю. А в чем моя радость? Одна как перст. Площадь у меня маленькая, в подвале, а в первую очередь переселяют тех, кто с детьми. Вдвойне наказывают! Будь у меня ребенок, мне бы и в подвале солнце светило. А как на субботник ехать или на уборку в колхоз, так опять же: «Поезжай, Свиридова, мол, ты одна, без семьи…» А что мне, сладко, если я без семьи? Где взять мужа, мои женихи на войне остались…

— Трудно все-таки с детьми, — возразила Нюся, больше из деликатности. — Все им, о себе некогда подумать.

— Зато ты их видишь, деточек своих, а у меня что? Одинокие слезы? Нет, ты счастливая, Нюся…

— Это точно… — Нюся не стала спорить. Задумалась. — Только вы не поверите, все иногда мерещится, что будет и у меня что-то еще в жизни интересное… Чего только не перемечтаешь, пока сидишь над шитьем…

— Ты и так многого добилась, уже старшая по смене… начальник тебя отличает…

— Этого я не отрицаю, — гордо сказала Нюся. — На работе я очень стараюсь…

Когда дети чуть подросли, она смогла поступить на курсы при комбинате и училась там успешно. Хорошо училась. Учителя говорили: «У вас очень хорошая основа. Как это вы, Козлова, ухитрились не перезабыть то, что знали?» — «Все радио, — поясняла Нюся. — Слушаешь — и все узнаешь. А еще я читаю, в кино хожу». — «Да, искусство облагораживает». — «И как агитатор я над собой работаю — может, и это мне кругозор дает? Нас очень понятно и толково инструктируют…»

Когда ее назначили заведующей ателье, она ничуть не загордилась. Даже испугалась немного. Все-таки большая ответственность. Шить стали из добротных и дорогих материалов, клиенты пошли разборчивые, требовательные. И все только одно кричали: «Вкус! Вкус! Хороший вкус!» Она ходила на лекции в Дом моделей, чтобы узнать, что же это такое — «умение хорошо и со вкусом одеваться». И когда возвращалась домой, переполненная впечатлениями, и на кухне громко и возбужденно рассказывала жиличкам, какие намечаются фасоны на будущий сезон, женщины заискивающе просили: «Нюсь, а Нюсенька, выкройку не принесешь ли?» А тетя Дуня сказала ей однажды, как всегда держа на руках и милуя своего кота:

— Вот, Нюсенька, он, — она имела в виду Петра Филимоновича, — он думал, что ты к нему придешь, поклонишься, а надо было ему самому тебе поклониться. Встретила я его, совсем облысел.