Осенние клещИ - [41]

– Украли? Много? И ключи свистнули. Вроде у Галины. А там же все уколы наши! Батюшки! Куда? Куда идут? На улицу? Вроде либералов ловить? Что брать-то с собой? Мужики! На выход! Тут контра завелась! – доносилось отовсюду.

Мы со спецстроем и Петей пошли вниз по лестнице, и когда, подойдя к выходу оглянулись, то с изумлением увидели, что весь ходячий второй этаж валит за нами, как рабочие на первомайскую стачку. Через полчаса весь корпус напоминал растревоженный муравейник. Вообще-то мы просто хотели посидеть на свежем воздухе и успокоиться, но отступать было поздно! Спецстрой встал на лавочку и толкнул речь о нравах нынешней либеральной демократии – пособнице английского капитала, и методах борьбы с ней, которые успешно применял к подобным отщепенцам и двурушниками товарищ Сталин. Докладчик закончил речь словами:

– И порядок был! И культ был, но и личность тоже была! Слово предоставляется моему товарищу Сергею!

Я не хотел вставать на лавочку, но народ засвистел, а из задних рядов закричали, что так им ни хера не видно. А народ всё прибывал. В толпе уже замелькали белые халаты, люди доставали мобильники и включали камеры, обещая чуть ли не прямой эфир. Пришлось залазить на импровизированную трибуну. Что говорить – я понятия не имел, да и опыта таких докладов у меня, конечно, не было. Но ключи от хаты было жаль! Чёрт! Там же ещё был брелок от новой «Тоёты»! И паспорт с правами! И медицинский полис! Да я вообще этого не переживу! Поэтому я собрался с духом и сообщил, что у меня попёрли барсетку с ключами, документами и последними деньгами. Куда катится Россия? А нынешняя милиция, видимо, охраняет не трудовой народ от воров, а наоборот, и за то время, что мы тут стоим, Глеб Жеглов уже изловил бы банду «Чёрная кошка» – не то что барсеточника с амнезией! А нынешние блюстители только и умеют, что крышевать цыган, толкающих народу дурь.

Я честно сорвал овацию! Мне даже не хотелось слезать с трибуны, но тут к корпусу подъехал милицейский Уазик, из которого два дюжих полисмена вытащили нашего пациента. Тот еле стоял на ногах и мычал что-то нечленораздельное. Оказавшись перед нашим кипящим от возмущения разумом, он выпучил глаза и ударил себя в грудь:

– Я ничё не брал! Чтоб мне мох всю жизнь сосать!

Увидев несанкционированный митинг и узнав в чём дело, полиция малость обалдела. Кто-то крикнул, что сюда едет телевиденье, и менты поправили форму и приосанились. Прибежал Арнольд Иванович. Вместе с ним вышел к народу встревоженный пожилой мужчина в белом халате, и по толпе прокатился шепоток: главный, главный, это главный, сам! Поговорив с полицией, главный повернулся к публике и известил:

– Товарищи! Успокойтесь! Преступник задержан! Похищенное найдено! Потерпевшие здесь?

Мы втроём протолкались через народ и предстали перед начальством. Полиция была в нерешительности. Сержант спросил – разрешён ли митинг, но бабы угрожающе загудели, и он вовремя заткнулся. Выяснилось, что наши вещи, к счастью, были на месте, но они оказались нужны как вещественные доказательства преступления. Плюс к тому что нам их не хотели отдавать – требовалось ещё заявление от потерпевших и справка от главврача, что преступник – пациент, грубо нарушивший правила стационара. Мы заверили последователей Глеба Жеглова в том, что заявление напишем сегодня же, и нам в виде исключения вернули вещи. Видимо, потёртый на углах и битый жизнью Петин телефон скупщиков краденого не заинтересовал. Мои ключи и документы, к счастью, были на месте, кошелёк Константина Геннадьевича – тоже. А вот мои четыре сотни и пять сотен из кошелька соседа алкаш успел пропить. На что он профукал почти тысячу за какой-то час не отойдя от больницы и двух кварталов – я так и не смог узнать. Видимо, залился коньяком. Дурак-то дурак, а в выборе алкоголя не оплошал!

Мы поблагодарили служивых и пошли в палату писать одно заявление на троих. Амнезию засунули в воронок и пообещали быстро восстановить ему память без всяких таблеток. Народ ещё малость пошумел про Чубайса, рост тарифов и козни международного валютного фонда, и потянулся по стойлам дальше залечивать свои болячки и недуги.

Заявление у нас получилось хоть в свободном стиле и короткое, но гневное и не без стиля. Мы не просто указали на факт кражи у больных людей последних денег, но и упомянули о том, что данный контрацептив неадекватен в общении, социально опасен и видит в каждом – даже в Арнольде Борисовиче и в сестре Галине! – нехорошего человека! В людях, которые бьются за спасение его как личности, которая, увы, погибла безвозвратно. Расписались, поставили дату, и Петя как самый молодой, унёс телегу главному на четвёртый этаж.

* * *

С этого дня в палате я почти не сидел. Находился в ней только ночами, когда уставал или когда сильно болели голова и суставы. Почти всё остальное время мы сидели или на лавочке перед больничным корпусом, или в холле и смотрели телевизор. К нам с Константином Геннадьевичем, как к вождям народного движения, приставали с расспросами на самые разные темы или рассказывали какие-то невероятные истории из своей жизни. Многие жаловались на своих врачей, просили пособить в поисках съёмного жилья или устроить племянницу помощником депутата. Одна бабушка несколько раз просила Спецстроя заняться проблемой поборов в ЖКХ. Точно пел Высоцкий: «Нам вождя не доставало. Настоящих буйных мало – вот и нету вожаков!»