«Осень в горах» Восточный альманах. Выпуск седьмой. - [88]

Оуян тоже переехал в Пекин. Ему хотелось силой выдать меня замуж, чтобы нажиться на этом. За кого выдать — ему было абсолютно все равно, поэтому он каждому меня сватал, собирал комиссионные за непроданный товар и вел разгульную жизнь. Я бы с удовольствием рассталась с ним, но ведь мы не были официально женаты. Более того, мне приходилось с ним спать, иначе он мог меня навсегда опозорить. А профессора Чжана он то пытался запугать, то проклинал, то порочил — словом, поступал как настоящий негодяй. К счастью, профессор относился к нему с холодным презрением и не шел на конфликт. Да и я благодаря Чжану и тебе в конце концов вырвалась из рук этого мерзавца.

Что будет дальше, не знаю. Единственное, что я решила — во всем слушаться профессора Чжана и отплатить ему за то доброе, которое он для меня сделал. Тебе я тоже очень благодарна, но не представляю, как это выразить.

Не могу больше писать — перо кажется тяжелым, словно палица. До завтра!

Ван Лин–ши»

Второе письмо было более коротким:

«Дорогой Цзин–чунь!

Вчера вечером Оуян снова приходил. Он был навеселе, стал шантажировать меня и обронил такую фразу: «Если не будешь слушаться, я подговорю генерала Хэ Чжань–юаня убить твоего Чжана!»

После этого мы с профессором Чжаном решили уехать в Японию и там пожениться. Первую же семейную фотографию пришлем тебе.

Все, что со мной было, послужит мне уроком до самой смерти. Твою доброту я тоже никогда не забуду, никогда! Я чувствую как жму тебе руку и говорю: до свиданья. Уже поздно, писать больше не могу, сегодня вечером мы уезжаем. Еще раз до свиданья!

Ван Лин–ши.»

* * *

Прочитав оба письма, Мудрец погрузился в задумчивость и долго молчал. Внезапно в комнату, плача, вошел Мо Да–нянь. Сердца друзей похолодели от страшного предчувствия.

Мудрец спросил дрожащими губами:

— Что случилось, старина Мо?

— Ли Цзин–чуня расстреляли! Сегодня в три часа ночи! — Не в силах продолжать, Мо Да–нянь зарыдал.

Его друзья тоже заплакали. Через некоторое время Мудрец овладел собой и вытер слезы:

— Ладно, хватит плакать! Старина У, тебе поручается добыть тело Ли Цзин–чуня. Деньги для этого ищи сам. Справишься?

— Справлюсь.

— Похорони его где–нибудь за городом, на родину отвозить не надо. При первой же возможности мы перенесем тело на общее кладбище и поставим на могиле памятник, чтобы наш друг всегда вдохновлял своим примером молодых людей! Когда выполнишь это поручение, либо вернись к учебе, только учись по–настоящему, либо примкни к борьбе с милитаристами. Это два главных пути, которые завещал нам Ли Цзин–чунь, и мы не должны о них забывать…

— Не беспокойся, старина Чжао, я успел поговорить с Ли Цзин–Чунем перед казнью и обещал ему не повторять прошлых ошибок, а заняться настоящим делом!

— Старина Мо, — повернулся Мудрец к Мо Да–няню. — Ты возьмешь на себя заботу о матери Ли Цзин–Чуня. Согласен?

— Да, согласен! — со слезами ответил тот.

— Надо не только помочь ей деньгами, но и успокоить ее, перевезти в надежное место. Это она воспитала сына таким героем! Впрочем, ты понял его раньше, чем я…

Друзья понурили головы и долго сидели молча. Потом Мудрец снова заговорил:

— Итак, действуйте, ребята! А для себя я придумал особое поручение. Встретимся ли мы когда–нибудь — не знаю; главное, чтобы каждый из нас шел своим путем и не посрамил памяти Ли Цзин–чуня. Если повезет, встретимся!

Перевод с китайского В. Семанова.

Новый театр в Индии

В Индии появился новый театр. Он еще не утратил новизны, но уже обрел собственную «классику». Одним из ее создателей театральные критики называют Бадаль Сиркара. Его пьеса «Нескончаемый путь» (в дословном переводе с бенгальского «Индраджит — тоже») наделала иного шума.

Бадаль Сиркар был уже достаточно хорошо известен в театральных кругах, когда написал «Нескончаемый путь» — первую свою серьезную пьесу. Раньше он писал бытовые комедии, довольно смешные, сам ставил некоторые из них и даже пробовал играть на сцене. Бадаль Сиркар увлекся театром еще в студенческие годы — учился на инженера–градостроителя и писал незамысловатые скетчи для самодеятельности. Потом начал работать, уехал на несколько лет по контракту в Кению; вернувшись, подыскал себе работу по специальности в Калькуттском муниципалитете, работал, а театром занимался в свободное время.

«Нескончаемый путь» стал поворотом в жизни Бадаль Сиркара и началом нового индийского театра.

Сначала о пьесе: она ставилась в Кулькутте, Дели, Бомбее, шла в переводе на английский, хинди, гуджерати и каннада, игралась до трехсот раз — рекордная цифра для Индии.

«Бадаль Сиркар сумел уловить самую суть проблемы индраджитов нашего поколения», — пишет Раджиндер Пал, главный редактор театрального журнала «Инэкт», объясняя неслыханный успех.

Что же произошло?

Пожалуй, впервые на индийскую сцену вышли достоверные, легко узнаваемые персонажи. Актеры и зрители могут запросто поменяться местами — это все представители среднего класса, люди среднего достатка и способностей, некий статистически усредненный типаж.

Фоном мышления и действия сиркаровских персонажей — действуют они, впрочем, мало — служит Город, с легко опознаваемыми бытовыми приметами индийского города 60–х годов. Город, бешено растущий, засасывающий, как в водоворот, людские толпы, переламывающий сознание патриархальной Индии на новый, индустриальный лад. И стандартизирующий это новое сознание. Амал, Бимал, Камал — стереотипные, как их имена, представляют собой, по мысли драматурга, массовую продукцию большого города и архаического университетского образования. А Индраджит? И Индраджит — тоже, он тоже маленький человек, ошеломленный контрастом между динамичностью перемен в окружающей его действительности и статичностью отдельной человеческой жизни. От своих друзей он отличается только тем, что они стараются приспособиться к небывало быстро изменяющимся обстоятельствам, а он пытается осмыслить и обстоятельства, и свою роль в их течении. Ни тема не нова, ни ее трактовка, так ведь?