Осень надежды - [3]

Алеша отпивает из кружки. Чем-то он напоминает мне светлого отрока Алешу Карамазова, умненького праведника, который знает мерзкую изнанку жизни, но остается чистым.

– Имеется одна информашка, – задумчиво произносит он. – Естественно, как она ко мне залетела, об этом тебе знать не обязательно. Да я и сам уже не помню. Касается она человека, по фамилии Завадский. В определенной среде его именуют Конем, и эту кличку он заслужил целиком и полностью. Потому что этот Конь был не только образцовым мышиным жеребчиком, но и лихим скакуном в бизнесе. В те времена, когда на Руси пирамид было больше, чем в древнем Египте, он построил собственную незатейливую пирамидку, которая в 98-м году благополучно развалилась. Обманутые вкладчики митинговали, писали петиции, на Коня даже завели уголовное дело, но он куда-то срочно запропастился. Потом ситуация как по волшебству сама собой разрулилась и рассосалась.

А лет через пять или шесть Конь вновь объявился в нашем городишке и основал фирму «Белый аист» – оптовая торговля пинетками, распашонками, колготками и прочим детским бельишком. Но этим деятельность «Аиста» не ограничивалась. Фирмочка понаставила в разных местах мегаполиса игровые автоматы, собирая дань с любителей легких бабок. Конь и упомянутая тобой мадам были и компаньонами, и любовниками. «Белый аист» они учредили на паях. А через некоторое время Конь неожиданно отказался от процветающей фирмы и отошел в сторонку.

– Добровольно?

– Ходили слухи, что Стеллочка наняла ребят, которые постепенно Коня споили. И он, будучи в нетвердом уме и неясной памяти, подмахнул нужные документы. В результате она стала полноправной хозяйкой «Белого аиста». Потом Конь – всеми возможными способами – пытался отнятое вернуть, но не добился ничего, даже не выбил отступное, как утешительный приз, чтобы не чувствовать себя последним лохом. Обули его по полной программе.

– Стало быть, у Коня были основания отправить свою подельницу к богу в рай. Или к черту в пекло. Однако эта дамочка была дьявольски хитра, если прожженного мошенника сумела переиграть.

Алеша разводит руками:

– Женщина…

Через полчаса выходим в темноту.

– Желаю удачи. – Алеша крепко жмет мою ладонь и растворяется среди прохожих.

А мне на миг приходит мысль, что есть люди, для которых главная часть их жизни – ночная. Днем они существуют как бы механически, по инерции, и только ночью начинают жить, лихорадочно и странно. Таков Алеша. Его мир – громадный город, точно кровью пропитанный опасностью, огнями и мглой.

Топаю к трамвайной остановке. «А я – другой, – говорю себе и улыбаюсь, представляя, как отворю дверь нашей квартиры и увижу Анну, – я – домашний. Я – дневной».

* * *

Подъезд дома, в котором обитает Конь, более-менее прибран – если не считать разбитых почтовых ящиков да валяющихся на полу полузатоптанных цветных листовок.

Вместительный – и тоже опрятный – грузовой лифт поднимает меня на последний, шестнадцатый этаж, вряд ли чем-то отличающийся от остальных. Такой же унылый и казарменный. Но здесь, под самой крышей, кажется, что в этих квартирах живут некие особые лихие люди, готовые ютиться в тесном закутке, где заканчивается лестница и начинается небо.

Нажимаю кнопочку звонка. За дверью в невидимой прихожей раздается квохчущий хохот, точно там веселятся рыжий и белый клоуны. После долгой паузы дверь отворяется, в проеме появляется Конь. Он не спрашивает: «Вам кого?», просто глядит тяжело и выжидающе. Его глаза похожи на зацветшие чем-то красным болотца. Крупный, с большой головой и сивыми волосами – точь-в-точь голливудский актер 50-х годов, в почернелой от грязи футболке и засаленных шароварах. Опухшая с перепоя физия хранит последние остатки мужественной красоты. Почти невозможно представить, что слабая женщина сумела сокрушить такое могучее животное.

Вытаскиваю из пакета бутылку водки. Мертвые зенки Коня оживают, в них вспыхивает звериный огонь. Он молча сторонится и пропускает меня на кухню, напоминающую декорацию фильма об алкашах. Выставляю бутылку на стол. Конь без лишних слов режет даже на вид черствый ломоть ржаного хлеба, открывает банку с сайрой. Кружку с потешным рисунком – пляшущие на поляне зайцы – благородно отдает мне, сам довольствуется выщербленной чашкой с отбитой ручкой.

Влив в горло сорокоградусную (вижу, как судорожно ходит его кадык), жадно, ненасытно закуривает сигарету. В расслабившемся лице появляются спокойствие и довольство. Спрашивает:

– Ты кто?

Популярно объясняю. Уяснил Конь, кто я такой, нет ли, но внезапно он выдает обличительную речь:

– Есть такая сказка у Пушкина, «Руслан и Людмила». Главный злодей в ней – карлик Черномор, который обштопал брата-богатыря и башку ему снес волшебным мечом. Вот и меня, здоровенного дурня, как лоха развела мелкая тварь. Я мог ее на одну ладонь положить, другой прихлопнуть – р-р-раз! – и только лужица грязи останется. Но в цивилизованном государстве убийство преследуется по закону. А то, что она со мной сотворила, ненаказуемо… А? Справедливо это?.. Нет. Но Бог покарал ее руками своих земных рабов… – И слезы наворачиваются на мертвые моргалки Коня.