Вечер. Спальный район. На земле темень, кажется, что прямоугольные здания выпилены из черной фанеры, а небо изумительно синее, нереального киношного оттенка, точно это картинка из компьютерной игры.
Мамин двенадцатиэтажный человейник. Первый этаж. Звоню. Отворяет. Одета нарядно.
– У тебя гости, мам?
– Ага, – мама смущена и взволнована. – Пройди пока на кухню.
Тьфу ты, вот вляпался! Надо было мне, идиоту, предварительно позвонить по мобильнику. Сбрасываю куртку, меняю ботинки на шлепанцы и направляюсь было по указанному адресу, но в прихожей, широко улыбаясь, возникает приземистый мужик лет шестидесяти с гаком. На нем черный костюм, белая рубашка и рубиново-красный галстук – полный траурный набор. Темноватое, изрезанное глубокими бороздами лицо напоминает меха гармони. Основательно вспахала человека жизнь.
– Сынок ваш? Богатырь, – одобряет меня мужик. Голос его под стать внешности, таким кастрюли драить вместо наждака.
Мама вспыхивает, неизвестно чему смеется и, словно извиняясь, подтверждает:
– Вымахал.
Мужик протягивает руку. Ладонь широкая и грубая. Больше нам друг другу сказать нечего. Удаляюсь на кухню, сажусь за стол у окна, бездумно разглядываю заваленный снегом огромный двор.
Из прихожей доносятся голоса и хихиканье. Наконец хлопает входная дверь – пришелец отвалил. На кухне появляется мама.
– Как он тебе?
– Откуда этот хмырь выпал? – задаю встречный вопрос.
– Что за выражения! – возмущается мама. – Хмырь, выпал! Если тебя так интересуют подробности, я познакомилась с ним через газету брачных объявлений. – И тут же переходит в наступление: – Или, по-твоему, я настолько стара и уродлива, что не могу найти себе спутника жизни? Неужто я не заслужила спокойной старости с близким человеком? Ты просто эгоист!
– Ну уж сразу и эгоист. Во-первых, ты еще молода…
– Ага, девочка совсем.
– А во-вторых, трудиться будешь еще долго… Кто же он все-таки такой? Работает кем?
– Бизнесмен. У него своя фирма. Оптовая торговля продуктами питания. Мне, разумеется, все равно, лишь бы был совестливым и порядочным. Ты же знаешь, я не меркантильна. Впрочем, я тоже человек и мечтаю одеться поприличнее и хоть разок съездить на Канары.
– Он тебя надувает, мам. Если этот фраер – бизнесмен, то я – балерина. Ты видела его руки? Такими лес валить, а не купюры мусолить.
– Вечно ты ищешь, к чему придраться. Он сам сказал, что почти тридцать лет проработал то ли формовщиком, то ли клепальщиком, точно не помню. А когда завод повалился, занялся бизнесом. Сначала челночил, потом открыл свое дело.
– Мам, у твоего бизнесмена два железных зуба – во всяком случае, столько он мне продемонстрировал. Богатенький буратино давно бы сменил старое советское железо на фарфор.
– Он просто не обращает внимания на подобные мелочи. Его мало интересует свой имидж.
– Хорошо, а почему у него полоски грязи на брюках? У твоего предпринимателя внизу, на внутренней стороне обеих штанин, засохшая грязь.
– Господи, ну и что?
– А то, мамуля, что на дворе конец января. А слякоть в последний раз в нашем городке была в начале ноября прошлого года. Если б твой гость носил костюмчик постоянно, то за три месяца наверняка бы заприметил эти следы и счистил. Присутствие грязи означает одно: костюм с осени провисел в шкафу.
– Допустим. Ну и что?
– Мам, эта одежка у него – парадно-выходная. Само собой, в гардеробе деловых людей имеются костюмы для особо торжественных событий, но они солидные и дорогие. А данный конкретный мужик напялил на себя дешевое турецкое чудо, купленное, скорее всего, на вещевом рынке.
– Не слишком убедительно, сынок. Сегодня многие мелкие предприниматели одеваются очень скромно.
– Охотно верю. Но ситуация не та. Вот если бы состоятельный человек, женихаясь, явился в каком-нибудь рванье и заявил, что крайне беден и по ночам за гроши сторожит детский приют, я бы понял: он проверяет, нужен даме он сам или его деньги. Но когда приходит в надеваемом по праздникам турецком ширпотребе и называет себя дельцом – это совсем из другой оперы. С таким ухо надо держать востро.
Мамины глаза моргают, она сопит, как обиженный ребенок. Обнимаю ее, чмокаю в макушку.
– Не сердись. Я очень хочу, чтобы тебе было хорошо.
Она открывает форточку, впуская знобящий уличный холод, закуривает и, отгоняя дым, улыбается сквозь слезы:
– Эх, испортил песню…
– … дурррак, – не обижаясь, заканчиваю я классическую фразу.
Еще какое-то время общаемся, после чего одеваюсь и отправляюсь домой. Когда торможу «копейку» возле своего теперешнего жилья, в городе вовсю разбойничает мрак, только горят фонари и крохотные прямоугольнички окон.
Возведенный еще при царе Горохе, а точнее, при отце всех народов, мой дом в три этажа прочен, как кряжистый старикан, любитель водки и девочек, и меня наверняка переживет. Невдалеке соизмеримой с ним черной громадой застыл джип. Интересно, к кому припожаловал? Богатеи в наших «хоромах» не водятся.
Собираюсь нырнуть в свой подъезд, но из внедорожника вываливаются два крупнокалиберных бугая и мгновенно оказываются рядом. Оба напоминают сгустки мрака, но по какому-то неуловимому признаку угадываю в одном из них телохранителя Клыка, по наследству перешедшего к Французу.
