Осень и Ветер - [18]

— Я весь в этом дожде, Осень. Промок до нитки.

— Тебе нужен горячий чай. И лимон. И мед. Справишься?

— Я же врач, Осень? Я справлюсь практически со всем, кроме бубонной чумы. — Не хочется говорить ей, что в эту минуту мне плевать на простуду или грипп. Плевать на все на свете, и ее голос — единственное, что мне сейчас нужно.

— Эти звуки…. — вдруг настораживается она. — Это… пианино?

— Рояль.

— Ты играешь на рояле? — Удивлением в ее голосе можно подавиться, и я снова улыбаюсь. Тоже мне невидаль.

— Играю.

— Сыграй мне, — тут же зажигается она. — Раз уж я все равно стою под дождем.

Я хочу найти причину не делать этого, но пальцы уже скользят по клавишам, воруя у музыкального инструменты новые и новые звуки. Выбираю мелодию наугад, буквально выдергиваю из памяти первое, что приходит на ум[5].

Мне так херово, что и словами не передать.

Я люблю одиночество, но сегодня одиночество меня убивает.

На последних аккордах я слышу, как она плачет. Хочется пошутить про кровь из ушей от моего исполнения, но я-то знаю, что дело совсем в другом. Что ее прошлое тоже не растворилось на горизонте, и что, возможно, сегодня кто-то очень важный снова вернулся в ее жизнь.

— Не плачь, Осень. Жизнь — хреновая штука, но иногда в ней случаются и классные вещи. Например — случились мы.

Она всхлипывает и у меня отчего-то сжимаются пальцы. Хочется потянуть за невидимые провода нашей телефонной связи, выдернуть ее из зазеркалья экрана и крепко обнять, потому что сейчас это то, что нужно нам обоим.

— Останься со мной до утра, Ветер, — просит она. — Я вряд ли усну.

— Запросто, детка, но кофе делаешь ты.

Я поднимаюсь, прохожу через всю комнату и настежь открываю окно. Сажусь на подоконник и, прижимая телефон плечом к уху, закуриваю еще одну сигарету. Ночной город лежит прямо передо мной: огромный, сверкающий, как марианская впадина с ее неоновыми рыбами.

— Ты какой кофе любишь в это время суток? — спрашивает Осень.

— Пофигу, главное, чтобы не сладкий и горячий.

Я слышу, как она входит в дом: бряцают ключи, шуршит молния, раздается вздох облегчения и освобождения. Не тороплю, почему-то чувствуя извращенною радость от слепого подсматривания за ее жизнью. Хочется додумать, дофантазировать, что она за человек, как живет, чем дышит, грызет ли ногти, когда взвинчена, спит ли поперек кровати и есть ли у нее кот. Приходиться все время себя тормозить, напоминать себе, что мы просто безликие отдушины друг друга, и я не должен в это втягиваться слишком сильно. Потому что привязываться — это всегда полное дерьмо. Сперва раскрываешь душу, а потом в нее плюют. Эта схема всех отношений в моей жизни. И это, пожалуй, главная причина, почему я держу Осень на расстоянии, почему не хочу нырять в этот смех слишком глубоко: велик риск не рассчитать свои силы и превратиться в прекрасного морального утопленника. А мне оно надо?

— Ты не любишь сладости? — В ее голосе так много удивления. Вот уж кто наверняка не представляет свою жизнь без шоколадки — готов поспорить, что не ошибся.

— Я фанатично люблю сладости, Осень. Я тридцатидвухлетний сладкоежка. Повиси пока, минуту.

Повинуюсь импульсу, спускаю ноги на пол и шлепаю до холодильника. Здесь у меня все, как у настоящего холостяка в кубе, потому что я именно тот классический холостяк, который даже итальянские макароны из супермаркета умудряется переварить до состояния обойного клея. Я совершенно безнадежен, даже сказал бы — опасен, потому что любой кухонный предмет в моей руке, даже деревянная лопатка, запросто превращается в орудие причинения боли.

Боковушка на двери полностью забита моей единственной слабостью: шоколадками. К счастью, у меня какой-то неправильный метаболизм и я могу жрать их практически по одной за день и ни хрена не толстеть. Качком, вроде Яна, мне при таком раскладе никогда не стать, зато никаких тебе гастрономических ограничений.

Фотографирую свой шоколадный рай, отправляю ей снимок и прикладываю трубку к уху.

— Ты ограбил ведьму из сказки «Гензель и Гретель»? — смеется она.

Блин, мне реально нравится ее смех. Бросаю мимолетный взгляд в зеркало и, как баран, таращусь на свою улыбающуюся в ответ рожу. Провожу ладонью по бороде, делая мысленную зарубку на следующей неделе сходить в барбершоп[6], которому я не изменяю уже несколько лет.

— Всего-лишь местный супермаркет, но твой вариант, Осень, нравится мне больше.

— Бери молочную с цельным миндалем: кофе почти готов.

— И что мы пьем этой ночью? — Достаю шоколадку и снова забираюсь на подоконник.

— Этой дождливой ночью, Ветер, мы пьем горечь прошлого с капелькой тоски и щепоткой оптимизма. То есть, я хотела сказать, две ложки молотой робусты с двумя зернышками душистого перца.

— Никогда не пил кофе с перцем.

— Да ты жизни не пробовал, Ветер, — наигранно фыркает она.

Можно сказать, что со стороны наши попытки сыграть в виртуальную реальность постороннему человеку показались бы просто идиотскими. Но кого интересует мнение за пределами нашей выдуманной комнаты, в которой горит приглушенный свет, шумит дождь и пахнет грустным сентябрем? Точно не нас. То, как отзывчиво Осень «достраивает» по кирпичику мою фантазию, кажется просто невероятным. А звук посуды в трубке сдабривает выдумку каплей реальности.