Осажденный город - [3]

Шрифт
Интервал

Это было первое ясное упоминание о ком-то из Сан-Жералдо, и население смотрело теперь со злобным восторгом на гигантских животных, которые рысью вторгались в голый город. И внезапно замирали в долгом ржании, упершись копытами в руины. Втягивая воздух дикими ноздрями, словно в их жилах текло какое-то былое время.

Но к двум пополудни улицы становились сухими и почти пустынными, а солнце, вместо того чтоб выявлять предметы, прятало их в свой свет. Улицы растягивались беспредельно, и Сан-Жералдо превращался в большой город. Три женщины из камня поддерживали свод модернистского здания, еще загороженного лесами: это было единственное место в тени. Какой-то мужчина стоял внизу. «А-аа», — вздохнула птица, разрезая наискось яркий свет. Три женщины из камня, держащие свод, ответили молчанием. «А-а-аа», — кричала птица, пропадая в воздухе над крышами домов. Щенок вынюхивал что-то в освещенных канавах. Одинокие прохожие — игроки в соломенных шляпах и с зубочистками в зубах — стояли и смотрели.

На пороге угольной лавки под вывеской «Железная Корона» появилось черное лицо с белыми глазами, Лукресия Невес согнулась и просунула голову в свежесть угольного склада; всмотрелась… Когда выпрямилась — снова перед нею была улица. Что реально? — спрашивала она взглядом. Каждая вещь. Она пригнула голову и взглянула сбоку. Каждая вещь… Но внезапно, в солнечной тишине, пара лошадей возникла из-за угла. И замерла на мгновенье, вздев передние ноги. Сверкая уздой.

Все глядели на них, каждый со своего места, замкнутые, разделенные.

Когда прошел столбняк первых минут, лошади-призраки нагнули шеи и коснулись копытами земли — бродяги в соломенных шляпах быстро шагнули со своих мест, где-то хлопнула оконная рама. Пробужденная, Лукресия вошла в магазин.

Когда она вышла со свертками, улицы уже изменили свой вид. Вместо солнечной пустоты, все вокруг двигалось по дорогам своих начертаний, используя малейшие закутки тени. Предместье было теперь обыденно и суетливо: начинался заполуденный час. Где была вода, свежий ветер зыбил ее. Железный ставень поднялся с первым скрипом, и взору открылась мелочная лавка — любой товар. Чем старее была вещь, тем более выделялась. Формы, затертые употреблением, стояли теперь в витрине загадкой для глаз — так смотрела и девушка, облюбовав розовую фаянсовую шкатулочку.

На крышке был рисунок — два цветка.

А пока что тень от мангового дерева удлинилась на мостовой. Дойдя до этой точки, день остановился. Несколько человек задумались, не выехать ли в поле. Но пикника не вышло: кто-то остался стоять на углу, кто-то засмотрелся на занавешенное окошко, а одна женщина взялась за вязанье.

К концу дня, когда солнце уже заходило, золото разлилось по камням и по тучам. Лица людей покрылись позолотой, как рыцарские доспехи, и волосы, растрепавшись, заблестели. Задымленные фабрики загудели во все гудки, колесо одной из телег ок-ружилось нимбом. И сквозь все это бледнозолотое ветер поднялся, как меч, выдернутый из ножен, — такою высилась статуя на площади. Проходя по улицам, где легко дышалось, люди казались на свету идущими с горизонта, а не с работы.

Предместье из угля и железа перенеслось на вершину холма, ветви миндальных деревьев качались. Лошади, черная земля и высохший фонтан на площади способствовали некоторой спеси обитателей Сан-Жералдо. И придали им храбрости, напоминающей раздраженье без гнева. Люди часто повторяли друг другу: «Что вам надо, я вас не знаю!» — и у многих глаза были пепельного цвета и блестели, как пластинки металла.

В воскресенье поутру воздух был словно из стали, и собаки лаяли вслед идущим с обедни. А вечером, в первом томлении воскресных сумерек, опрятные прохожие стояли на улице и глядели вверх: на последнем этаже кто-то наигрывал на саксофоне. Они слушали. Как в большом городе, им как-то некуда было идти.

Вопреки прогрессу, предместье сохраняло места почти пустынные, там, у границы полей. Эти места вскоре приняли имя «бульваров». Были также люди, незаметные в прошлом, которые приобретали теперь некоторый вес благодаря своему неприятию новой эры.

Старая Ифигения жила в часе ходьбы от Городских Ворот. Когда у нее умер муж, она продолжала содержать небольшой загон, не желая приобщаться к крепнущему греху. И хоть ходила только на рыночную площадь, чтоб выставить свои бидоны с молоком, превратилась немножко в хозяйку Сан-Жералдо. Она располагалась у какой-нибудь лавки, сухо глядя перед собой, словно ей нет нужды видеть, люди, неловко посмеиваясь, спрашивали у нее, как идут дела в городе, словно она могла знать больше всех. Ибо из самого расцветания Сан-Жералдо родился робкий порыв к духовности, одним из результатов которого явилась Ассоциация Женской Молодежи. Стоило Ифигении сказать, что она встает с рассветом, как приходили в волнение все торговцы-соседи, которые, чувствуя себя хозяевами, уже начинали поговаривать о том, что Сан-Жералдо нуждается в собственном управлении. Хотя духовное начало, смутно приписываемое Ифигении, сводилось, кажется, к тому, что она ничего не утверждала и ничего не отрицала, не причастная ни к чему, даже к самой себе, — так далеко зашла ее суровость. До предела молчания и жестоты, как случается с людьми, у каких никогда не было необходимости думать. А в Сан-Жералдо говорилось теперь многое.


Еще от автора Кларисе Лиспектор
Он меня поглотил

Введите сюда краткую аннотацию.


Час звезды

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Искренняя дружба

Введите сюда краткую аннотацию.


Искушение

Введите сюда краткую аннотацию.


Недомогание ангела

Введите сюда краткую аннотацию.


Чтобы не забыть

Введите сюда краткую аннотацию.


Рекомендуем почитать
С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.


Терпеливый Арсений

«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».


От рассвета до заката

В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.


Жук, что ел жуков

Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.