Осажденная крепость - [14]
У Бао была тонкая талия и на редкость пышное седалище — точь-в-точь как у красавиц, воспетых в сказках «Тысячи и одной ночи». Длинные ресницы прикрывали большие глаза — то ли сонные, то ли хмельные, таящие улыбку, мечтательные… Припухлость верхней губы создавала впечатление, что девушка постоянно дуется на своего кавалера. Попадись ей в мужья опытный человек, уж он наверняка заставил бы ее надеть известный в средневековой Европе «пояс целомудрия» или древнекитайские «тесные штаны», посадил бы в железную клетку, запер бы в дальних покоях да следил, чтобы туда не залетела даже муха мужского пола. А между тем жених Бао, врач по фамилии Ли, дал ей денег и отпустил одну в Лондон учиться акушерскому делу. Португальцы говорят, что в семье удачника первой рождается дочь: едва подрастет — станет помощницей в доме, нянькой младшим братьям и сестрам, можно и прислугу не нанимать. Вот так Бао с малых лет помогала родителям и быстро смекнула, что сама должна позаботиться о своем счастье. Потому-то она и согласилась обручиться с человеком старше ее на двенадцать лет, лишь бы поехать в Европу.
Смуглая, но не до черноты, нежная и пикантная одновременно, она привлекала пресытившихся бледнокожими женщинами англичан, видевших в ней истинно восточную красавицу. Она была так уверена в своей способности соблазнять мужчин, что сама довольно легко и быстро стала жертвой соблазна. Слава богу, она хорошо знала физиологию и фармакологию, так что не растерялась, и этот случай не имел для нее последствий.
Она провела в Англии два года и теперь возвращалась, чтобы сыграть свадьбу и вместе с мужем заняться врачебной практикой. На пароходе обучавшиеся в Европе китайцы узнали, что она, строго говоря, не может считаться их соотечественницей, поскольку имеет британский паспорт, выданный ей в Гонконге. Общаться с Бао никто не стремился. По-французски она не говорила, а беседовать на гуандунском наречии с горничными, обслуживавшими третий класс, считала ниже своего достоинства и поэтому очень скучала.
Обратив внимание на Фан Хунцзяня, она решила, что этот человек, позволяющий себе ехать вторым классом, мог бы скрасить ей долгое путешествие. О себе Бао думала словами поэта: «Красива, как персик и слива, как иней и лед, холодна». Так пусть же Фан Хунцзянь сперва сочтет ее недоступной, проникнется к ней почтением, а потом она заставит его пасть на колени и просить ее любви. Но подобная тактика — сначала холод, потом сладость, как в мороженом, — оказалась ненужной, несмотря на то, что термометр изо дня в день показывал сто по Фаренгейту. Фан Хунцзянь попался на крючок сразу, после нескольких оброненных Бао ничего не значащих фраз. На следующий же день после смены каюты Фан Хунцзянь, прогуливаясь по палубе, заметил Бао, стоявшую в одиночестве у борта и наслаждавшуюся свежим ветерком. Они разговорились. Буквально через две минуты Бао сказала с улыбкой: «Господин Фан, вы напомнили мне моего fiancé[14] — вы так на него похожи!» При этих словах Фан покраснел и одновременно обрадовался: если симпатичная женщина говорит, что вы похожи на ее жениха, такое заявление не трудно понять в том смысле, что не будь она уже обручена, вы были бы достойны стать ее избранником. А смекалистый вполне мог бы прийти к выводу, что он может пользоваться правами жениха, не беря на себя его обязанностей. Как бы то ни было, у них зародилось взаимное чувство, и оно стало расти буйно, как листва в тропическом лесу. Остальные китайцы, из молодежи, посмеивались над Фаном и убеждали его, что на радостях он должен угостить всю компанию кофе со льдом и пивом.
В это утро на душе у Фан Хунцзяня было хорошо, хотя он и подумал, что Бао ведет себя несколько вызывающе. Он оглянулся, увидел пустые шезлонги барышни Су и госпожи Сунь и обрадовался, решив, что они не видели сцену с прикуриванием. Вечером подул штормовой ветер, началась качка. После десяти на палубе осталось лишь несколько парочек, которые забились в плохо освещенные углы и ворковали там. Фан Хунцзянь и Бао прогуливались бок о бок, не говоря ни слова. Когда корабль сотрясла особенно большая волна, Бао потеряла равновесие, Фан обхватил ее за талию, прижал к борту и стал жадно целовать. Губы и тело Бао оказались податливыми, и торопливые грубые поцелуи стали спокойнее, продолжительнее, слаще. Но вот Бао ловко высвободилась из рук Фана и сделала глубокий выдох.
— Чуть не задохнулась! У меня ведь насморк, дышать нечем. А ты уж больно прыткий — даже в любви мне не объяснился!
— Хочешь, я сейчас признаюсь задним числом?
Для Фана, как для всякого не испытавшего любви мужчины, слово «любовь» казалось возвышенным и серьезным, и ему вовсе не хотелось употреблять его вслух. Он хотел Бао, но вовсе не любил ее. Оттого-то в его голосе чувствовалась неуверенность.
