Осада - [47]

«А мой отец — главный инженер…» — бахвалился другой товарищ Белы. «У меня папаша — врач…» — сообщал третий. Отец такой, отец сякой… «А мой отец — дворник…» — лишь мысленно произнес Бела, даже не представляя, какое он произвел бы впечатление на своих друзей, произнеси он эти слова вслух. Именно поэтому он всегда воздерживался говорить что-нибудь о своей семье, предпочитая отмалчиваться, или же старался переводить разговор на другую, более безобидную тему. Так продолжалось почти два года, как вдруг Белу осенило: «Мой отец — частный предприниматель…» Хотя на самом деле тот не додумался даже до того, чтобы брать деньги, которые ему порой предлагали спасенные им люди, которых он укрывал, рискуя собственной жизнью. Ходит как оборванец, не имея ни приличной рубашки, ни крепких штанов. Из других домов евреев прямо-таки толпами сгоняли в гетто, а отцу неизвестно каким образом удалось избежать этого, хотя и в их дом приходили нилашисты, разыскивавшие евреев. Именно теперь, когда наконец настало время, чтобы освободиться от евреев и передать все должности, которые они занимали до этого, настоящим венграм, его, Белы, родитель, отец будущего инженера, спасает всякий сброд. И, спрашивается, почему? Уж не потому ли, чтобы спасенные отцом люди снова обошли бы истинных стопроцентных венгров и снова заняли бы самые лучшие и доходные места?

Мать Белы, стоя у раковины, превратилась в соляной столб, а на лице ее застыло такое скорбное выражение, что сыну стало даже жаль ее немного и в то же самое время обидно, что она не может понять того, что он восстал против слепоты отца отнюдь не ради собственного желания, а ради ее спокойствия, ради того, чтобы ее жизнь в будущем стала совсем другой. Бела полагал, что, как хорошая и добрая мать, она должна бы понимать это.

— Убирайся! — задыхающимся от волнения голосом бросил сыну отец, вынув изо рта трубку. — Немедленно убирайся к своим друзьям-нилашистам и обо всем доложи им! Они тебя еще похвалят, когда ты донесешь на родного отца и мать. Но только не забывай о том (тут отец мундштуком трубки ткнул в сторону сына), что настанет время, когда тебе придется отвечать, чем именно ты занимался в столь тяжелое время. Тогда ты напрасно будешь твердить о том, что ты-де хотел только добра и ничего плохого никому не делал.

«Пусть сам господь бог задаст мне такой вопрос», — подумал Бела, не видя никакого смысла продолжать спор с отцом, полагая, что старик сейчас начнет увещевать его, стараясь посеять в душе сомнение. Бела разозлился на себя за то, что он так часто уступал отцу прежде. Придя к мысли, что родители своими советами и требованиями лишь мешают осуществлению его личных планов, он решил, что ему, пожалуй, лучше порвать с ними. Сегодня у него, вероятно, последняя подходящая возможность для этого, так как очень скоро русские будут разбиты немецкими частями, которые спешат к венграм на помощь.

«Или я сейчас же, немедленно, попытаю счастья — или же никогда. Если я теперь не покажу себя, то позднее мне уже никак не удастся пробиться к жирному куску пирога…» — С такими мыслями Бела надел куртку и зимнее пальто. Подмигнув матери, которая все еще неподвижно стояла возле раковины, словно скульптурное изваяние, он успокаивающе сказал ей:

— Мойте спокойно свою посуду. Делать вам это осталось совсем недолго: я позабочусь, чтобы в будущем вам не пришлось заниматься такой неблагодарной и грязной работой…

При этих словах сына отец выпустил изо рта клуб дыма и, не вынимая трубки, иронически заметил:

— Молодой человек, вы бы лучше оставили матери какую-нибудь мелочишку, чтобы на нее можно было бы купить, ну скажем, стакан содовой. — Тут голос отца стал тверже: — Свою получку, которую ты мне отдал, ты сам же по частям забрал обратно на свои нужды… В долг, конечно, как ты обычно выражаешься!..

Покраснев как рак, Бела выкрикнул:

— Вам до этого нет никакого дела! Я вам все верну! Разумеется, не из своего кармана! — И погрозив кулаком неизвестно кому, нахлобучил на голову шапку и выскочил из дома, так хлопнув дверью, что она, казалось, выстрелила.

Во дворе не было ни души, зато в полукруглом коридоре стояло несколько любопытных. «Подслушивали, мерзавцы!..» Бела молча прошел мимо, громко ступая по каменному полу. Несколько жильцов он встретил и на лестничной клетке, они испуганно уступили ему дорогу, а когда он подошел к воротам, то кто-то из них, не говоря ни слова, распахнул перед ним калитку. Такая любезность еще больше разозлила парня. «Куда ни посмотришь, кругом одни евреи! — мелькнула у него мысль. — А остолоп отец еще спасает их…» В этот момент Беле хотелось задушить отца, как какого-то преступника или же предателя. «Он сам намного хуже вот этих… намного хуже…»

После ухода сына отец продолжал сидеть в кухне, посасывая трубку, которая моментами чуть слышно посипывала. Жена Шандора все еще не шевелилась, но постепенно взгляд ее стал задумчивым, а затем по щекам потекли слезы, которые падали ей на грудь, а она все стояла и невидящим взглядом, казалось, наблюдала за сыном, которого перед ней уже не было, но который стоял тут несколько минут назад. Женщине очень хотелось, чтобы муж ее наконец-то заговорил, сказал бы хоть что-нибудь, все равно что, лишь бы только вывел ее из этого страшного оцепенения.