Осада и штурмъ Текинской крепости Геокъ-тепе (съ двумя планами) - [14]

Въ это время подошелъ и развернулся 3-й Ставропольскій баталіонъ, которымъ Скобелевъ временно командовалъ въ 1872 году, передъ хивинской экспедиціей. Подали водку и полковой командиръ, полковникъ Козелковъ, провозгласилъ два тоста, за здоровье, подполковника и генерала отъ инфантеріи Скобелева. Скобелевъ благодарилъ баталіонъ и подарилъ на семейства убитыхъ и раненыхъ баталіона тысячу рублей.

Па другой день, генералъ наградилъ серебряными медалями "за храбрость", на георгіевской лентѣ, сестеръ милосердія Стрякову и графиню Милютину. Обѣ онѣ находились въ лагерѣ во время всей осады и Стрякова была даже контужена пулей въ грудь.

Съ 18-го января входъ въ крѣпость былъ строго воспрещенъ и у воротъ поставлены караулы. Въ этотъ же день пришелъ первый вьючный транспортъ изъ Персіи съ заготовленнымъ тамъ провіантомъ и фуражекъ.

Около этого же времени, по распоряженію начальника отряда, всѣ плѣнныя женщины и дѣти, оставшіяся въ крѣпости, были переведены въ особый лагерь между Охотничьей калой и миннымъ обваломъ; туда имъ доставили кибитки и выдавали мясо, муку и прочую провизію. Всѣ эти женщины вплоть до 2-го февраля, — когда стали понемногу являться изъ песковъ текинцы и разбирать своихъ женъ и родственницъ, — стояли чрезвычайно тѣснымъ лагеремъ; тутъ же между кибитками варили и жарили, въ пробѣгающей мимо водѣ мыли своихъ дѣтей и стирали бѣлье, и ни подъ какимъ предлогомъ не отходили отъ своего табора, далѣе шаговъ тридцати, боясь, вѣроятно, наткнуться на какого нибудь слишкомъ любезнаго солдатика. Такимъ образомъ "бабій лагерь", какъ его называли, скоро окружился неприступнымъ валомъ всякаго мусора и остатковъ провизіи.

Самыя смѣлыя изъ текинокъ отправлялись по нѣсколько сразу въ крѣпость за одѣялами, коврами и утварью, и при этомъ выбирали самое старое и скверное, боясь, вѣроятно, что хорошее солдаты отнимутъ. Это былъ лагерь, напоминающій громадный базаръ яркихъ разноцвѣтныхъ тряпокъ и лохмотьевъ, надъ которыми стоялъ смѣшанный гулъ изъ старыхъ и молодыхъ, звенящихъ безъ умолку, голосовъ, крику и дѣтскаго плача.

Чтобы довершить пораженіе, показать войска повсюду и ускорить умиротвореніе края, т. е. заставить текинцевъ возвратиться на свои зимнія попелища, генералъ Скобелевъ направивъ, кромѣ авангарда, по оазису, два малыхъ отряда на сѣверъ въ пески, по лѣтнимъ кочевкамъ. Одинъ отрядъ (7 ротъ, 5 сотень и эскадроновъ, 4 горныхъ орудія) подъ начальствомъ Куропаткина, свернулъ изъ Асхабата на Алекъ-Селешъ, а изъ Геокъ-Тепе 21-го января выступилъ на Куня-Геокъ-тепе подполковникъ Гайдаровъ (4 роты 2 сотни, геліографъ). Черезъ два дня они соединились и до конца января прошли вдоль кочевій около 220 верстъ (кавалерія до 350).

Повсюду, измученные борьбою, текинцы оставались на своихъ мѣстахъ и высылали почетныхъ людей съ покорностью. Результатомъ этого движенія было то, что текинцы быстро стали возвращаться на зимнія мѣста и къ полевымъ работамъ и къ концу января, до 18-ти тысячъ семействъ вернулось на, безлюдную до того, линію отъ Вами до Геокъ-тепе.

Генералъ Скобелевъ приказалъ обращаться съ ними ласково, возвратить кибитки и то, что осталось въ крѣпости, въ которой было еще приблизительно до 150 тысячъ пудовъ зерна; иначе текинцамъ нечего было сѣять. Впрочемъ, въ окрестностяхъ крѣпости оказалось не мало засыпанныхъ ямъ и саманниковъ, въ которыхъ текинцы скрывали зерно и которое стали отрывать, когда убѣдились, что война для нихъ кончилась.

Вѣсть о побѣдѣ въ Ахалъ-Теке. быстро облетѣла Среднюю Азію и уже 21-го января въ лагерь подъ Геокъ-тене явился мулла Ишанъ-Караулъ-беги отъ племени солоръ и сарыкъ съ письмомъ, въ которомъ эти племена изъявили покорность. Къ письму была приложено болѣе сорока печатей старшинъ и хановъ.

30-го января Скобелевъ вернулся изъ Асхабата. Объѣхавъ верхомъ работы въ крѣпости, Скобелевъ вернулся въ лагерь и увидѣлъ, недалеко отъ своей ставки, большую текинскую депутацію, которая молча его ожидала. Это были все больше почетные старцы съ длинными серебристыми бородами и смѣлымъ выразительнымъ взглядомъ; всѣ безъ оружія, но въ новыхъ халатахъ, при поясныхъ ношахъ, съ круглыми ножнами; нѣкоторые были въ красныхъ шелковыхъ халатахъ аксакаловъ. Въ знавъ уваженія, всѣ стояли съ обнаженными головами и пѣшіе…

— Чего вы желаете? спросилъ генералъ, подскакавъ къ толпѣ.

— Пришли просить прощенія и твоей милости, сардаръ!..

— Вы теперь всѣ прощены… Надѣюсь, что вы будете жить теперь мирно, трудиться мирно и богатѣть… и бросите ваши грабежи и разбойничество… Аламану теперь конецъ!..

Текинцы обѣщаютъ и киваютъ головами.

— Я надѣюсь и желаю быть увѣреннымъ, что вы сдержите ваше обѣщаніе?

Самый старый и самый длиннобородый отвѣчалъ съ достоинствомъ:

— Мы, текинцы, никогда не лжемъ… Насколько генералъ видѣлъ въ насъ опасныхъ и храбрыхъ враговъ, настолько же мы будемъ вѣрными слугами Бѣлаго Царя.

— Дай Богъ, дай Богъ, но если же вы меня обманите (при этомъ генералъ нахмурился, началъ слегка колоть шпорами лошадь и обратился къ переводчику), то, скажите имъ, что я найду средство ихъ усмирить и накажу такъ, какъ они еще и не видывали…