Оруэлл в Испании - [8]

Английское консульство между тем оформило паспорта четверым британцам, и 23 июня Оруэлл с Айлин, Макнэр и Коттман сели в поезд, увозивший их из Испании. В отличие от дороги туда, в декабре 1936 года, когда пограничники-анархисты не хотели впускать тех, кто выглядел слишком буржуазно, на обратном пути только буржуазный вид «британских туристов» спас их от ареста — по поезду беспрестанно шныряли сыщики. «Мы начали как героические защитники демократии, а закончили, тайно выскользнув за границу, когда полиция уже дышала нам в затылок»[36], — с горечью писал Оруэлл другу сразу по приезде.

Выскользнули они вовремя. Первая же газета, попавшаяся им на глаза во Франции, сообщала, несколько поторопившись, об аресте Макнэра. А 13 июля 1937-го, наоборот, запоздавший Барселонский трибунал по делам шпионажа и измены родине сформулировал обвинение Эрику и Айлин Блэр: «Их переписка свидетельствует о том, что они — оголтелые троцкисты… связные между Независимой лейбористской партией и ПОУМ… принимали участие в майских событиях»[37]. Оставшись в Испании, Блэры вряд ли избежали бы расстрела.

На границе с Францией спутники на радостях обнялись и расстались: Макнэр и Коттман поехали прямо домой в Англию, а Оруэлл с женой решили, как давно мечтали, устроить себе небольшой отпуск на море. Они вышли из поезда в первом же от границы приморском городке Баньюль-сюр-Мер и остановились там на три дня. Но отпуск не получился — море было тусклым, штормило, и Испания их не отпускала — мысли об убитых и арестованных товарищах не давали говорить ни о чем ином. Так Оруэлл встретил свой тридцать четвертый день рождения.

Возвращение

«В Испании стало понятно, что можно быть правым и потерпеть поражение, что сила может одолеть дух, что бывают времена, когда мужества недостаточно. Именно этим, без сомнения, объясняется то, что столько людей по всему свету воспринимают драму Испании как личную трагедию»[38]. Эти слова Камю, безусловно, можно отнести к Оруэллу, но для него личной трагедией дело не исчерпывалось. Благодаря цепи случайностей — то, что он оказался в ополчении ПОУМ, а не в Интербригаде, воевал на Арагонском, а не на Мадридском фронте и оказался в Барселоне в дни майских боев и разгрома ПОУМ — Оруэлл воочию увидел в Испании самое страшное явление XX века — тоталитаризм, понял, что задача — его разоблачать, в каком бы обличье он ни выступал и какой бы ложью ни прикрывался, и нашел в себе талант и смелость это сделать.

Противники Оруэлла — а их немало и по сей день — утверждают, что Оруэлл преувеличил и роль маленькой партии ПОУМ, и значение того, что она была подавлена, тогда как гражданская война в Испании была крупнее, сложнее и длилась еще долго после мая 1937 года. Но хотя Оруэлл и сам говорил, что он, как и любой другой, видит только одну сторону, судьба ПОУМ помогла ему разглядеть и причины краха революционных надежд, и механизмы манипулирования человеческим сознанием. Без его каталонского опыта не было бы ни «Скотского хозяйства», ни «1984». После Испании, писал он позднее, он знал, что ему делать.

Возвращаясь поездом в знакомую, зеленую, сонную Англию, с афишами, объявляющими о спортивных матчах и королевских свадьбах, красными автобусами и синими полицейскими[39], он понимал, что ему, в отличие от большинства соотечественников, довелось увидеть прообраз наступающего зла и он должен кричать о нем, предупреждая других, пока оно не настигло их тоже.

Однако первое, с чем он столкнулся по приезде, — это с нежеланием слушать. «Ты не можешь представить себе тот ужас, который происходит в Испании, — писал он другу, едва вернувшись. — Это настоящий террор. Под предлогом борьбы с фашизмом устанавливают фашизм, людей бросают в тюрьмы, буквально, сотнями и держат месяцами без суда, газеты запрещаются. И т. д., и т. п. Но самое омерзительное это то, как освещает все это так называемая антифашистская пресса в Англии»[40].

Еще из Франции он послал телеграмму в самый, как ему казалось, правдивый журнал того времени «Нью стейтсмен энд нейшн» с предложением написать о том, что он увидел в Каталонии. Предложение было принято. Однако через несколько дней, когда статья «Очевидец в Барселоне» была готова, почтенный редактор «Нью стейтсмена», Кингсли Мартин, печатать ее отказался. Как объяснял Оруэлл в письме другу, отказался именно потому, что в ней описывался разгром ПОУМ. «Чтобы подсластить пилюлю, — продолжал Оруэлл, — они послали мне на рецензию очень хорошую недавно вышедшую книжку „Испанская арена“, которая без дураков описывает то, что там происходило, и опять — рецензию не напечатали… но предложили за нее заплатить, просто, чтобы я заткнулся!»[41].

Отказ печатать статью прозвучал по телефону, но относительно рецензии Кингсли Мартин 29 июля 1937 года написал Оруэллу письмо. Начиналось оно так:

Дорогой мистер Оруэлл! К сожалению, мы не сможем использовать Вашу рецензию на «Испанскую арену». Причина в том, что она слишком уж противоречит политическому направлению нашего журнала. Она написана очень бескомпромиссно и, по сути дела, опровергает все сообщения наших испанских корреспондентов