Оруэлл в Испании - [4]

17 мая Кабальеро вынужден был уйти в отставку и премьер-министром Испании стал давно намечавшийся на этот пост Москвой Хуан Негрин. Одним из первых его распоряжений стал приказ о закрытии газеты ПОУМ «Ля Баталья», и партия лишилась возможности публично отвечать на обвинения. Да и вся ситуация радикально изменилась. Один из руководителей ПОУМ, Хулиан Горкин, писал впоследствии: «Через несколько дней после формирования правительства Негрина Орлов действовал уже так, как будто считал Испанию страной-сателлитом. Он явился в Генеральное управление безопасности и потребовал у полковника Ортеги, которого уже рассматривал как одного из своих подчиненных, ордера на арест членов Исполнительного комитета ПОУМ»[20].

* * *

Таким оборотом событий — обвинением ПОУМ в фашизме — Оруэлл был потрясен до глубины души.

Он пытался встать на точку зрения коммунистов: ПОУМ выступала за немедленную революцию, что, по мнению коммунистов, было ошибкой. Хорошо, возможна и такая позиция. Коммунисты утверждали, что пропаганда ПОУМ нарушает единство проправительственных сил и тем самым «объективно» мешает выиграть войну — с этим можно спорить, но допустимо. Но потом коммунисты заявили, что ПОУМ ведет к расколу проправительственных сил не потому, что она ошибается, а потому, что таков ее замысел! Поумовцы мешают республике выиграть войну потому, что они просто-напросто замаскировавшиеся фашисты, которым платят Франко и Гитлер.

И все десятки тысяч рабочих, и в том числе восемь или десять тысяч солдат, мерзнущих в окопах, и сотни иностранцев, приехавших в Испанию сражаться с фашизмом, часто жертвовавших источником дохода или гражданством — все это просто предатели, оплачиваемые фашистами. И это распространяется по всей стране с помощью плакатов и т. п., и повторяется снова и снова в коммунистической и прокоммунистической прессе во всем мире. <…> Вот, стало быть, что про нас говорили: троцкисты, фашисты, предатели, убийцы, трусы, шпионы и так далее. Должен признаться, это было неприятно, особенно если представлять себе тех, кто это говорил. Тяжело было видеть пятнадцатилетнего испанского мальчика, которого несли на носилках, видеть его отрешенное бледное лицо, высовывавшееся из-под одеяла, и думать о всех этих лощеных господах в Лондоне и Париже, которые пишут памфлеты, доказывающие, что этот мальчик — замаскировавшийся фашист[21].

Ощутив трагизм ситуации и понимая, что ПОУМ вот-вот объявят вне закона, Оруэлл немедленно принял три важных решения. Первое — он сообщил «приятелю-коммунисту», о котором он упоминает в книге «В честь Каталонии», что переходить в коммунистические Интербригады он не собирается. Дело в том, что, и уезжая в отпуск, и в первые дни в Барселоне, Оруэлл был убежден: на Арагонский фронт он уже не вернется. Ему так хотелось попасть в Мадрид, что он даже отказался от мысли идти в близкое ему анархистское ополчение — потому что тогда он мог бы угодить в Теруэль, а стремился только в Интербригады, поскольку именно они воевали на Мадридском фронте. Макнэр, которому очень не хотелось терять Оруэлла и его товарищей, уговорил их подождать с переходом до первомайского празднования. Но как престижно иметь на своей стороне писателя, понимал не только он.

Барселона была наводнена коминтерновскими агентами, пытавшимися склонить иностранных добровольцев к вступлению в Интербригады. Один из них, Уолтер Тапселл, видный британский коммунист, ставил себе в заслугу, что ему удалось переманить Оруэлла (возможно, он и был тем «приятелем-коммунистом», который упоминается в книге «В честь Каталонии»). Во всяком случае, в своем отчете, посланном и в штаб НКВД, расположенный в испанском городе Альбасете, и Гарри Поллиту в Лондон, Тапселл писал:

Самая заметная личность и самый уважаемый человек в контингенте [Независимой лейбористской партии] в данный момент — Эрик Блэр. Этот человек — Писатель, который написал несколько книг о жизни пролетариата в Англии. Политического чутья у него мало. Партийной политикой не интересуется и приехал в Испанию как антифашист сражаться с фашизмом. Однако в результате своего фронтового опыта он невзлюбил ПОУМ и ждет теперь увольнения из их ополчения. В разговоре 30 апреля Блэр поинтересовался, помешают ли ему связи с ПОУМ записаться в Интербригаду. Он хочет сражаться на Мадридском фронте и заявляет, что через несколько дней, когда оформит увольнение из ПОУМ, официально подаст заявление к нам[22].

Барселонские бои и атака на ПОУМ сделали этот шаг для Оруэлла невозможным. Более того, из естественного чувства справедливости он уже стал жалеть, что в свое время не вступил в ПОУМ. Но в то же время он понял, что перед лицом наступавшего вранья его долг — описать то, что происходило в действительности, как он это видел. И потому вторым его решением было сразу после прекращения боев — 9 мая 1937 года — послать письмо Виктору Голланцу[23]. Любезно поблагодарив издателя за якобы только что прочитанное его предисловие к «Дороге на Уиган-Пир», — на самом деле, оно дошло до него в марте и понравиться никак не могло, но спорить с Голланцом сейчас было не время, — Оруэлл пообещал представить ему новую книгу, в которой собирается написать правду о войне к началу следующего, 1938 года.