Оруэлл - [40]

Риз и Плауман обратили внимание на материалы, присылаемые Блэром, и уже в 1930 году в журнале появился его небольшой библиографический обзор. Однако подлинным автором «Адельфи» Эрик стал в апреле 1931-го, когда был опубликован его очерк «Гвоздь», в котором автор описал свое суточное пребывание в одноименном работном доме под Лондоном, куда был насильственно отправлен в связи с бродяжничеством. Блэр послал свой очерк в журнал еще в августе 1929 года, находясь в Париже. В сентябре, не получив ответа, автор осторожно напомнил о себе: «Дорогой сэр, в августе я послал Вам статью, описывающую день в обычном приюте. Так как прошел месяц, я был бы рад узнать о ее судьбе. У меня не осталось ни одного экземпляра статьи, а я хотел бы представить ее в другое место, если она вам не подходит»^{188}.

После доработки материал был наконец напечатан, став первой публикацией Блэра в одном из ведущих английских журналов. Автор подробно и образно рассказывал о своем общении с бродягами и нищими, получавшими «счастливую возможность» провести ночь в крохотных камерах работного дома, помыться (не дольше пяти минут) и постирать свои грязные и изорванные обноски в еле текущей холодной воде, а затем получить по куску того самого хлеба с маргарином, который «превращал человека в желудок», чтобы на следующий день расплатиться тяжелой физической работой. Но главный смысл очерка был в описании тех, кто имел в «Гвозде» реальную власть или по крайней мере претендовал на нее, считая себя выше остальных.

Об одном из таких индивидуумов Блэр пишет: «Интересно наблюдать, как тонко он пытается отделить себя от своих собратьев-бродяг. Он движется по этому пути уже шесть месяцев, но даже перед Богом он всячески пытается подчеркнуть, что никак не может считаться бродягой»^{189}. В глазах реальных носителей власти такой человек ничем от остальных не отличался. В центре очерка оказался тот, кого обитатели работного дома называли «главным над бродягами». Вот как он описан в самом начале очерка: «…встретил нас у дверей и погнал в уборную, где мы разделись и подверглись обыску. Это был грубо скроенный человек солдатского вида, который обращался с бродягами не лучше, чем со стадом овец на водопое, демонстрируя им себя и непрерывно ругаясь им в лицо»^{190}. Блэр стремился доказать, что власть — неискоренимое зло, которому безоговорочно подчиняются те, кто хотя бы в какой-то степени зависит от ее носителей. Так в его произведениях всё более весомой становилась характеристика любой власти как имманентного, существующего само по себе зла — независимо от того, что она собой представляет (власть государства или капитала, авторитета или силы воли, пропаганды или моды).

Зная направление, в котором в дальнейшем развивалось творчество Оруэлла, можно полагать, что «Гвоздь» явился одним из первых камней, из которых будет сложено основание сатирической характеристики тоталитарных систем. Вслед за этим очерком Блэр опубликовал в «Адельфи» и других журналах и газетах ряд публицистических работ, в которых выражал далеко не всегда последовательные и ясные взгляды на социализм, представлявшие для некоторых левых немалый интерес, тем более что автор всячески стремился не догматизировать их, прислушиваясь к критике, особенно когда она высказывалась представителями низов.

С точки зрения последующего опыта, очевидного краха попыток построения социализма — как тоталитарного в СССР, так и «демократического» в Великобритании и Франции, убеждения Блэра представляются наивными и утопическими. Однако не следует забывать, что рождались и видоизменялись они в 1930-е годы, когда багаж социологического знания был куда более скуден, чем ныне, а левая общественная мысль напряженно искала альтернативные большевистской модели варианты. В числе многих других неглупых людей Оруэлл не считал тогда социалистическую систему утопией, чреватой тяжкими бедами для ее подданных. Для осознания этого необходимы были десятилетия.

Блэр — Оруэлл, как и прочие сторонники теорий социального равенства, исходил из необходимости не уничтожения, а ограничения рыночной экономики как основы хозяйственного и общественного развития, ликвидации только крупной частной собственности. Это не был социализм в полном смысле слова. Речь шла о некоем смешанном социальном организме, воплощавшем лучшие черты и уже проявившего себя капитализма, и предполагаемого, не существовавшего социализма. В сознании писателя возникали некие зыбкие модели того, что через полвека получит название «конвергенция».

Элементарной основой рассуждений являлось утверждение, что «мир — это корабль, плывущий в пространстве, обладая в потенции изобилием всего, необходимого для каждого, и мы должны все скооперироваться, чтобы обеспечить справедливую долю каждого в работе и получение справедливой доли каждым всего производимого». Таковая предпосылка социализма была для писателя настолько очевидной, что никто не был бы в состоянии отвергать ее, если у него не было корыстных мотивов для сохранения нынешнего положения вещей. Тот факт, что социалистический идеал не привлекал симпатий значительной части тех самых масс, которые, как предполагалось, должны были к нему тяготеть, объяснялся Оруэллом в основном пропагандистскими усилиями сильных мира сего, идеологическими мотивами, непониманием того, что социализм представляет собой в повседневной жизни