Орша - [17]

* * *

Если пройти по нашему городу в базарный день и считать женщин в юбках, больше десятка не наберется, да и то будут в основном старухи. Хотя Орша — не такой уж захудалый городишко, 160 тысяч жителей — это не коза чихнула. Но бабы тут юбки не носят. Оршанский стиль одежды — это джинсы в облипочку, высокий каблук и вечерний макияж. По-другому нельзя, потому что, как говорят наши девочки, «смотреть будут, как на дурочку». Я в своих зуавах, ниндзя-бутсах и широких юбках выгляжу, как блудный попугай Кеша на деревенских выселках. Увидев меня, дети кричат: «Смотри-смотри, цыганка!», а взрослые требуют немедленно вынуть сережку из носа.

— Скажите, вам эта хрень в носу ковырять не мешает?

— Не мешает. Можете тоже прокалывать.

— Тьфу, смотреть на вас противно!

Серьга в носу бесит оршанцев больше, чем «штаны какнасрали» и кеды а ля козьи копыта. И в принципе, понятно отчего. Орша — город победившего матриархата, поэтому бабы тут с яйцами в джинсах, а мужики в алкоголизме. Проколоть нос меня убедили индусы. Сказали, что серьга в левой ноздре усиливает женскую энергию. Глядя на меня, тетка тоже решила меняться. Ее задолбало, что в округе ее кличут Дядяоля. Говорят, что она курит, как мужик, косит, как мужик, и ходит по-мужицки. Теперь у Дядиоли появилась мечта: проколоть нос и побриться наголо — ей фантастически пойдет и то, и другое. Но если со стрижкой проблем нет, то с пирсингом целая история. В городе-герое победившего матриархата есть один-единственный косметический салон с издевательским названием «Улыбка». В «Улыбке» давят прыщи и прокалывают уши кривой иглой. На просьбу проколоть нос выпучивают глаза. Но мы не сдаемся. У нас в доме уже завелся питерский пирсинг-бой Рома. Рома прислан к нам папой на посталкогольную реабилитацию и трудотерапию. Хороший парень, ни от какой работы не отказывается — пилит дрова, строит парник и подписался проколоть тетке нос. Только, говорит, катетер нужен G-14 оранжевый. Но таких катетров в Орше тоже не водится. Совсем. Их нет ни в аптеках, ни в больницах. Орша крепко держит оборону и сдаваться не собирается.

* * *

Вообще-то мне здесь ни скучать, ни грустить некогда, но вчера накатило. Сестра — она у меня опытный юзер оккультизма — сходила к одной Знающей Бабе. Эта баба сказала, что я:

а) останусь в Орше надолго,

б) не буду писать,

в) о-о-о-очень не скоро стану снова работать,

г) открою благотворительный фонд в пользу детей-сирот.

— Сейчас над ней крышка, кроме детей ничего нее видит.

Сестра не увидела в предсказаниях ничего негативного, ставила в конце каждого предложения смайлики. Но для меня слова «надолго» и «крышка» ассоциируются только с гробом, а «не будет писать» — с могилой. Много-много лет работа была для меня самым главным, а тут, в Орше, и правда, не пишется. Каждый день сажусь, мусолю, туплю — все впустую. Мне стало страшно. Так страшно, что я выкатила велик и уехала в лес, а за мной увязался Ванька. Мы проехали лес насквозь и оказались на шоссе в Барань, рядом с кладбищем, где похоронена бабушка. Ванька сказал:

— Давай навестим Старую Бабушку? — и очень обрадовался, когда я согласилась.

Он хитрил. На кладбищах Ванька ищет свою маму. Он знает, что она устроилась на работу в погребальном бизнесе, но не знает, где конкретно. Ванька больше всего на свете боится призраков и зомби, поэтому искать маму в одиночку ссыт, старается затащить меня с собой. Ванька вел велосипед и крутил головой, а мне говорил, что обожает гулять меж могилок:

— Я всегда думаю, вот тоже умру, интересно, где лежать буду. А ишшо всех этих людей, которые умерли, очень жалко.

Тут мне окончательно стало жалко себя и я разревелась. Ванька страшно удивился, он такого от меня никак не ожидал.

— Ынга, ты чего?

Я подумала, что Ванька не поймет моей печали, но надо же кому-то выговориться. Говорила, про работу, смысл жизни и время, которое, как оползень с камнями, все разрушает.

— А вдруг, Ванька, ты вырастешь и станешь алкоголиком? Зачем тогда я сейчас живу?

— Не бойся, не стану. Мне даже папа говорил, никогда не пей, как я. Работай, купи себе машину. Я работать буду. А потом увижу, как один человек мучает другого, ударю его и попаду в тюрьму. Буду сидеть там целый год. Мой папа сидел в тюрьме. Немножко совсем. И мама тоже немножко сидела.

С предсказаний будущего Ванька переключился на прошлое. Рассказал, как умерла его бабушка — утром, пока все спали. И как он потом все сидел возле гроба и, понимая, что больше никогда ее не увидит, все смотрел на нее и смотрел, старался получше запомнить. На кладбище папа поливал бабушкину могилу водкой и плакал. А мать сказала «Ваня, подойди к отцу, видишь, он плачет».

Я подумала, что что-то хорошее родители все-таки в Ваньку вложили. Буду питать это хорошее, а дальше пусть сам выбирает, куда ему — в тюрьму посидеть немножко или каким-то своим путем. Мы ехали по лесу, перед нами ветвилась дорога. Я все боялась заблудиться и пыталась свернуть не туда, а Ванька точно знал, куда нужно, и быстро вывел к дому.

* * *

Тетка сходила на родительское собрание для приемных родителей. Пришла потрясенная. Оказывается, что приемное родство — это профессия, в которой, помимо обязанностей, существуют права, отпуска и профсоюз. На собрании рассматривалось два вопроса: как прокормиться (инфляция в Белоруссии сейчас атомная, на прокорм уходит все положенные на детей дотации вместе с зарплатами приемных папаш и пенсиями приемных бабушек) и все генетические родители приемных детей — сволочи.