Орнитоптера Ротшильда - [62]
Вот почему, выкуривая у камина свою трубку, я с удовольствием наблюдал за хлопотами у стола. Это были, пожалуй, не хлопоты, а достойное спокойное дело.
Казалось, Рассел понимал мои мысли, потому что молча, с улыбкой смотрел на меня. Он так умел улыбаться, словно бы не лицом, а душой. И этой улыбке я, наверное, был обязан нашим близким знакомством, когда мы еще жили в Лестере и служили, я — клерком в фирме Оллсопа, а он — учителем английского языка в Лестерской гимназии. Еще тогда совсем молодыми людьми мы втроем, я, мой младший брат Фред и Рассел, увлекались энтомологией и все воскресные дни проводили в лесу, на пустошах и болотах, собирая бабочек и жуков и строя свои планы поездок на Амазонку, в Африку и на Малайские острова.
— Послушай, Генри, ты что-то редко стал приезжать, — выговаривал мне Рассел. — Без тебя я чувствую себя таким одиноким. Мне уже не хочется ходить одному в лес или за окаменелостями. Пожалуйста, приезжай чаще. Мне постоянно не хватает тебя, дружище.
— Ведь частый гость становится врагом хозяина, — возразил я пословицей.
— Но ты, старина, во-первых, не гость, а во-вторых, есть и другая восточная пословица: «Где гость — там удача!» Да, кстати, сейчас должен быть Свенсон. Он швед, а шведы никогда не опаздывают и, говорят, никогда не торопятся. Я пригласил его к пяти… И… — Рассел достал серебряный брегет, отщелкнул крышку. — Без пяти минут…
В это время послышался шум колес экипажа и лай собак в усадьбе.
— Что я говорил?! — Рассел поднялся с кресла и поспешил навстречу гостю.
Вскоре он вошел в столовую со Свенсоном. Это был узкоплечий, тощий человек со светлой сероватой шевелюрой и такой же с проседью бородкой, в очках-пенсне, делавших удлиненное лицо несколько холодноватым, если не высокомерным. Ростом он был ниже Рассела, но Рассел — гигант и, значит, высокого роста. В руке он держал саквояж, который, осмотревшись, поставил у камина.
Мы познакомились. «О! Я знаю вашу книгу «Натуралист на Амазонке»! — промолвил гость, на что я не преминул ответить, что знаю и его работы по бабочкам горной Палеарктики. Кажется, это сразу растопило показную чопорность гостя. Он сделался проще. Да и как мы могли — трое натуралистов, столь долго странствовавших по свету, быть равнодушными друг к другу и тратить время на пустопорожние правила высокого тона? Рассел пригласил в кабинет, где также горел камин и было еще уютнее, чем в столовой. Мы сели в кресла, и опять Свенсон захватил свой саквояж, казалось, он боялся с ним расстаться. Свенсон не курил, а потому опустился в кресло, предложенное хозяином, и некоторое время осматривал кабинет. Это была очень уютная средних размеров комната с двумя окнами в сад, письменным столом, диваном, двумя креслами по обе стороны камина, отделанного мрамором, и с фламандским пейзажем на противолежащей от окон стене. Вблизи письменного стола под стеклом и в ящичках красного дерева размещались драгоценные экземпляры охот Рассела: бабочки орнитоптеры и морфо, коллекция жуков с Целебеса и жуки-голиафы, расписанные зебровым рисунком.
— У меня есть для вас презент, господин Рассел, — медленно и торжественно произнес Свенсон. По-английски он говорил прилично, лишь с более растянутым произношением и большей твердостью согласных, свойственной иностранцам. — Не откажите принять в дар вот это. — Он достал из саквояжа две плоских полированных коробки. Они были различной величины. В той, что была приблизительно в три раза больше первой, помещалась коллекция отменно расправленных и препарированных бабочек с белыми и в основном полупрозрачными, наподобие кальки или пергамента, крыльями, испещренными полосками и кругами черных, серых, красных и даже синих пятен. Это были редкие горные бабочки — аполлоны различных видов. Во второй коробке были только две бабочки, достаточно крупных, примерно до четырех дюймов в размахе крыльев (одна была меньше), очень странной расцветки, как бы повторяющей узоры малахита или яшмы коричнево-серых благородных тонов. У той бабочки, что была крупнее, нижние крылья оканчивались тройными хвостиками, и по облику она была похожа на папилиониду.
