Орлята партизанских лесов - [26]
Память сердца
Лёня лихо сдвинул на бок пилотку, приосанился, поправил тяжёлый карабин за плечом и спросил:
— Годится?
— Годится, — сказал я — А теперь напусти на себя суровость — как-никак ты партизан-подрывник.
Но так и не удалось Лёне Босенко напустить на себя серьёзность. Я сфотографировал его, потом ещё раз. И подумал тогда же: «В этом летнем, пронизанном солнечными лучами лесу должны бы звучать песни и музыка. А вместо этого свистят пули. Наверное, трудно будет после войны поверить, что за спиной Лёни, в кустарнике, расположился партизанский госпиталь…»
— Дядя Яша, а фото будет? — спросил заинтересованно Босенко.
— Будет.
— Только без обмана…
— Честное слово!
…Но выполнить обещание мне удалось лишь спустя много-много лет после войны.
Группа Юрченко в составе шести человек вышла из лагеря в полночь. Время рассчитали так, чтобы оказаться на железной дороге Бахмач — Гомель, едва посереет небо.
Лёня Босенко, четырнадцатилетний пионер, считал себя бывалым партизаном, хотя в отряд Ивана Ивановича Водопьяна попал только в начале сорок третьего года.
…Войну Лёня Босенко встретил в родном селе Даниловка на Черниговщине, куда приехал к дедушке и бабушке на каникулы. Со своими сверстниками играл в войну, но вскоре мальчишеские «бои» пришлось прекратить, потому что никто не соглашался выступать в роли фашистов. А потом война — уже настоящая, с кровью и воем бомб — приблизилась к их дому. Отец Лёни — милиционер — ушёл вместе с отступающими частями Красной Армии.
Вместе со своим другом Колей Траловым Лёня установил дежурство на подходах к селу. В первый месяц оккупации редкий день проходил, чтобы они не встретили одного, двух, а то и целое отделение красноармейцев, выходивших из окружения.
В тайнике — друзья устроили его в дупле старого дуба — всегда хранился запас пищи, фляга с водой или молоком и чистые тряпки, заменявшие бинты. Ребята помогали красноармейцам определиться на местности, кормили их и указывали наиболее безопасный путь к линии фронта.
Но с каждым днём фронт уходил всё дальше, и звуки канонады уже не долетали до здешних мест. Всё реже выходили из лесу солдаты. Всё больше наглели сельские полицаи — махровые уголовники и кулачьё.
— Видать, и нам пора уходить, — сказал однажды Коля.
— Вот подождём немного, и если наши не начнут наступать — двинем, — поддержал друга Лёня.
Был у ребят твёрдый договор: непременно добраться до фронта и воевать с фашистами до победного конца. Но ближайшие события круто изменили их планы.
Среди ночи в дверь хаты, в которой жили Босенко, кто-то постучался. Мать кинулась открывать. В прихожей послышались приглушённые всхлипывания, разговор. Лепя собрался было подняться, но тут в комнату вошла мать с… отцом. В лунном свете, проникавшем сквозь окно, Лёня сразу узнал его. Был отец в знакомой милицейской шинели, в шапке и сапогах. Стараясь не шуметь, отец поставил в угол вещмешок снял кобуру с наганом и присел на скамью у стола.
Лёня подбежал к нему и уткнулся лицом в пропахшую гарью длинную шинель. Отец гладил сына по голове и молчал.
Мать торопливо накрывала на стол: достала чёрный хлеб, несколько картофелин в «мундирах» и — как огромную ценность — поставила крынку с молоком, которое берегла для двух маленьких братьев и сестрички.
Отец с трудом глотал сухой хлеб, макал картошку в крупную соль. К молоку он не притронулся и попросил воды.
— Сначала был в истребительном батальоне, — отрывисто рассказывал отец. — Там наши были, из менской милиции. У немцев — танки, мотоциклы с пулемётами… А у нас винтовки. Гранат было по две на бойца. Дважды вырывались из окружения. Потом немцы зажали нас между речкой и большаком… Многие полегли… Меня контузило. Я потерял сознание. Очнулся ночью и вот пришёл…
Отец помолчал, потом спросил у Лёни, как дела в селе, есть ли фашисты. Узнав, что только местные полицаи, заметно оживился.
— В лесу должны быть партизаны. Райком партии — я знаю! — оставлял подполье. Должно быть! — повторил он о надеждой.
С рассветом отец укрылся в лесу, а ночью снова пробрался в хату. Так повторялось несколько раз. Но встретиться с партизанами отцу не посчастливилось.
— Завтра уйду искать отряд. Теперь вы меня скоро не ждите, — сказал отец. — Буду искать, пока не найду!
Ночью дом окружили полицаи. Загремели прикладами в дверь. Отец выхватил пистолет. Но, оглянувшись на детей, положил его на лавку и тихо сказал матери:
— Открывай… Иначе они всех порешат…
Из районного центра Мена, куда увели отца, донеслась весть — расстреляли. А спустя несколько дней новая беда обрушилась на семью Босенко. Когда мать с Лёней уехали в лес за дровами, в село ворвались гестаповцы. Дедушку, бабушку, двух братьев и сестричку Лёни Босенко вместе с двадцатью другими жителями села загнали в колхозный сарай и сожгли.
С тех пор Лёня с матерью ходили из села в село, каждый раз ночуя в новом месте. Они уже знали, что немцы разыскивают их.
Делая обычный переход, они и столкнулись с отрядом Ивана Ивановича Водопьяна. Он выслушал их историю, но взять Лёню в отряд не согласился.
— Трудно, сынок, у нас… Спим па снегу, еды не хватает, — сказал он. — Не могу!
