Орлята партизанских лесов - [24]
Нину отправили в Москву, в госпиталь. Руднев написал записочку и вложил в документы юной партизанки. Записка была адресована начальнику штаба партизанского движения генералу Строкачу. Руднев просил видеть в Нине Созиной свою дочь…
Когда Нина Созина выписалась из госпиталя, она настояла, чтобы её отправили на курсы радисток-разведчиц. Училась упорно, настойчиво. Но попасть в действующую армию Нине не довелось.
— Война скоро закончится, — сказал Нине генерал Строкач. — Тебе нужно думать об учёбе, о будущем, за которое ты пролила столько крови…
Евгений Созин, брат Нины, добровольцем ушёл в армию и погиб смертью храбрых 8 мая 1945 года в Берлине, не дожив до Победы нескольких часов…
И твой вклад, Паша
Упорный бой за село начался утром. Но хотелось фашистам покидать тёплые хаты.
Я продвигался вперёд вместе с первыми отделениями, мне очень хотелось заснять. как побегут фашисты. Но снимать было трудно: сеял не то снег, не то дождь. Да и автомат мне пришлось держать в руках чаще, чем фотоаппарат, — уж больно ожесточённо сопротивлялись немцы. Только к полудню удалось выбить фашистов из села.
Я шёл по затихшей, пустынной улице. Впереди горел дом, ещё свистели шальные пули. Как вдруг на углу улицы я заметил маленькую фигурку, что-то прилаживавшую на столбе. Ещё не спросив, что делает этот мальчишка, я успел щёлкнуть пару раз затвором фотоаппарата.
— Чего делаю? — переспросил мальчик. — Листовки с сообщением Совинформбюро расклеиваю. Пусть люди знают, как бьёт Красная Армия фашистов!
Так я познакомился с юным партизаном пионером Пашей Вершининым.
Третьи сутки народные мстители питались лесными ягодами да грибами. Пили прямо из болота ржаную, отдающую тиной воду. Софийские леса, где соединение надеялось найти убежище, оказались неприветливыми — фашисты перерезали все пути. Это были регулярные воинские части, снятые с фронта для окончательного разгрома партизан.
У партизан были на исходе патроны, последние бинты использовали неделю назад… Вместе со всеми пробирался по топям и буеракам 13-летний пионер Павел Вершинин, связной отряда им. Кирова — ленинградский школьник, заброшенный в украинские леса войной…
Не ждал, не гадал Пашка Вершинин, что такими долгими окажутся школьные каникулы. В середине июня сорок первого года с сестрой Герой ехал он в поезде к дальней материной тётке в село. Паша жадно провожал глазами каждую речечку, каждое озерцо и мечтал о рыбалке, о походах в лес за грибами. Всё ему нравилось здесь, на Брянщине. Пробегали за окнами золотые поля пшеницы, луга. В раскрытое окно вместе с терпким запахом угольного дыма доносились запахи скошенной травы.
Гостей из Ленинграда встретили приветливо. Тётка не знала, куда усадить, чем угостить. Дядя Федос захватил Пашу своими рассказами из жизни животных.
— Жалко только, что лето такое короткое, — с сожалением сказал Паша сестре, когда они, наконец, улеглись спать. — Оглянуться не успеешь, как нужно будет уезжать.
— Ещё и отдыхать не начали, а ты заныл. Спи! — оборвала его сестра.
А через неделю началась война.
Когда в село вступили фашисты, время точно остановилось. Ленинград был где-то за линией фронта, и Паша вспоминал о родном городе тайком, потому что тётка её очень-то теперь была рада гостям. «Свалились на мою голову! Самим есть нечего!» — приговаривала она всё чаще. Паша и Гера беспрекословно выполнили любую, самую трудную работу, но тётка оставалась недовольной. Чем дальше, тем хуже. Чуть что не так, сразу хваталась за кнут. Паша успевал убежать, а Горе нередко доставалось за двоих.
В доме стали бывать немецкие офицеры. Своего мужа Федоса тётка заставила записаться в полицаи.
— Вот соберутся в доме фашисты, будут петь и гулять, а я — с автоматом через окно и тра-та-та! — шептал Павел сестре на ухо, когда, не чувствуя ни рук, ни ног от усталости, они укладывались спать. — А потом — в партизаны!
— Где это ты автомат возьмёшь? — охлаждала его пыл сестра.
— Где, где, — передразнивал Геру Павел. — Найду, всё равно найду! Однажды утром тётка разбудила их пи свет ни заря.
— Хватит спать, ишь разлёживаются! — закричала она, стаскивая одеяло. — Работать пора! Идите за мной!
Тётка привела Пашу и Геру в комендатуру. Геру отправили на кухню помогать повару, а Пашу приставили к печкам. В старинном особняке были высокие изразцовые печи. Они пожирали поленья, как ненасытные чудовища.
Немцы занимались делами, не обращая внимания на мальчугана, надрывавшегося огромными охапками дров. Паша не понимал по-немецки, различал только слово «партизанен». Часовой у входа теперь беспрепятственно пропускал Пашу по утрам в помещение, когда в нём ещё никого не было. Столы, правда, немцы аккуратно закрывали на ключ. Открыть их, подумал Паша, в общем-то пустячное дело. Да что толку — самые ценные документы оккупанты прятали в стальной массивный сейф, занимавший чуть ли не целый угол.
Иногда выходил посмотреть, как работает юный истопник, немолодой офицер с приветливым лицом. Но ни разу не обратился к Паше, и тот привык к его молчанию.
Каково же было Пашино удивление, когда немец однажды спросил на чистом русском языке:
