Орлы над пропастью - [4]

— Противник Митридата не Сулла, мнящий себя счастливым, но сам царь. Он уже плывет по течению, не в силах бороться с несущим его бурным потоком. Пора вмешаться, противостоящие мне зашли слишком далеко. Я знаю, чего они хотят. Из первой войны с пунами сухопутный Рим вышел на просторы морей, став вдвое сильнее, чем был. Едва не погибнув в противостоянии с Ганнибалом, Город стал гегемоном в половине Внутреннего моря. Сейчас Волчица замахнулась на вторую половину, она наращивает военную мощь, пытается заглотить больше, чем способна переварить, не догадываясь, какова будет плата.

— Я не понимаю тебя, — покачал головой Киаксар, — тебе жаль её?

— Ее — нет. Но падение коснется всех в этой части мира. Они, мои вчерашние братья, этого не понимают. Эхо не стихнет тысячу лет. У меня нет столько времени, Киаксар, хоть ты и считаешь меня кем-то вроде бога.

— Ты отправляешься в Италию, — сказал перс.

Не понять, вопрос или утверждение.

— Да, — подтвердил Алатрион, — нужно восстановить кое-какие связи, до поры спящие.

— Завтра я отбуду к царю, в Пергам. Сейчас я понадоблюсь ему, как никогда. Один человек способен добиться многого там, где бессильны окажутся многотысячные рати. Нам нужно остановить Волчицу.

— Не Волчицу. Тех, кто спускает ее с цепи.

Часть первая Орлы над пропастью

Глава 1

Халкедон [1] . Лето года 667-го от основания Города [2] .

— Ты так спокойно говоришь об этом, Фимбрия. Словно комара прихлопнул, — процедил сквозь зубы трибун Квинт Север, — ты убил консула! Консула римского народа! Проклятье на нас всех, вместо того, чтобы немедленно заковать тебя в железо, мы просто стоим и слушаем, одним своим бездействием совершая преступление!

Гай Флавий Фимбрия, префект конницы, обвел взглядом собравшихся в палатке шестерых трибунов и примипила. Севера никто не поддержал, все подавлено молчали, чьи-то глаза сверлили землю, чьи-то расширились от ужаса.

— Я отрубил ему голову, когда он пытался спрятаться от меня в колодце. Бросил ее в море, а тело оставил без погребения. Да, я прихлопнул комара, эту алчную кровососущую тварь! Который, по глупости своей, уже растерял четверть армии, ни разу не вступив в бой! И вы, чистоплюи, теперь осуждаете меня? Что, жижа по ногам потекла?

— Я думаю, все поддержали бы тебя, — ответил Север, — если бы ты силой заставил Флакка подписать сложение полномочий в твою пользу. Но зачем его было убивать? Убивать бегущего. Пускай бы и сидел в том колодце. Чем он мог нам помешать?

— Если бы он вернулся в Рим, все мы стали бы вне закона. Ты прекрасно это знаешь. Его нельзя было оставлять в живых.

— А так нас погладят по головке, — усмехнулся Север, — ты что же, думал, никто не узнает? Нас тут восемь тысяч. И еще столько же за проливом, грузятся на корабли. Глаз и ушей достаточно. Существовало множество способов решения, а ты выбрал самый... простой. Тебя несправедливо обидели, ты отомстил. Замечательно. Только при этом ты совершил святотатство, и тебе нет дороги в Рим. Сулла тоже мечтает укоротить тебя на голову, ведь он знает, как ты отличился в избиении его сторонников. Что ты собираешься делать дальше, Фимбрия?

— Воевать с Митридатом. Мне надоело топтание на месте. Не знаю, чего там напели Флакку Цинна с этим сопляком-Младшим[3], но я присоединился к походу, чтобы воевать с понтийцами, а не в носу ковыряться, — невозмутимо ответил Фимбрия, — и вообще, вопрос, скорее, в том, что собираетесь делать вы?

Трибуны молчали. Пятеро из них очень молоды, не старше двадцати лет, и лишь недавно начали свою карьеру, будучи избранными на эту должность. Никакого военного опыта у них не было. Север постарше, но и он мальчишка рядом с Фимбрией, которому тридцать семь и волосы уже изрядно тронуты сединой.

Квинт, не отрываясь, смотрел на худое лицо префекта, цепляя взгляд за острые, обтянутые бледной кожей скулы, за крючковатый нос, и думал, как много сходства в нем с тем позолоченным Орлом, что сидит на толстом ясеневом древке в палатке-святилище. Такой же хищный взгляд, распахнутые крылья и когти, что никогда не выпустят своего. Гай Флавий, происходил из весьма знатной фамилии, его отец даже был консулом, но сын по стопам родителя продвинуться не смог, зато прослыл первым забиякой в Риме, а так же искусным кавалеристом, не только наездником, но и командиром. Именно его конница особо отличилась при взятии Рима Гаем Марием полгода назад.

— Может быть, мы спросим мнение солдат? — Фимбрия перевел взгляд на примипила, стоявшего чуть в стороне.

Примипил Тит Сергий Назика[4], Носач, старший из центурионов легиона и старший по возрасту из присутствующих, был, тем не менее, довольно молод для своей должности. Ему исполнилось всего сорок пять лет. Он происходил из тех бедняков, что рекой хлынули в легионы Гая Мария после реформы, отменившей имущественный ценз для легионеров. Носач прошел весь путь от рядового до примипила, наивысшей для солдата ступени, всего за двадцать лет, что говорило о его недюжинной доблести и талантах, ибо в те годы старшими центурионами служили мужи, близкие к шестидесятилетнему возрасту, начавшие службу еще задолго до преобразований Мария.