Фимбрия внимательно посмотрел ему в глаза.
— А чего ищешь ты?
— Я? — Квинт помедлил с ответом, подбирая слова, но повисшая пауза истолковалась легатом по-своему и он добавил:
— Эти легионы собрали с трудом, вербовщики по большей части впустую намозолили языки, суля золотые горы добычи. А все Сулла. Он, как меч над шеей Рима, его боятся больше, чем понтийского царя. И тут возникает Квинт Север, доброволец, который горит желанием отправиться в поход. На кого, на Митридата? Оказывается, вовсе нет.
— Ты мысли читаешь, легат? — поднял бровь Квинт, — я никому...
— Мысли, похоже, у нас умеет читать Серторий.
— А-а. Нет, он не умеет. Тут все гораздо проще. Мы с ним хорошо знакомы еще с Испании. Оба служили под началом Тита Дидия, когда он воевал с кельтиберами. Я совсем еще мальчишка, только что был избран в трибуны, все удивлялся, как мне это удалось, — Квинт усмехнулся, — у отца нет лишних денег на покупку голосов...
— Ты стал клиентом Дидия? — перебил Фимбрия.
— Нет. Им стал Серторий, мы же оба провинциалы, но он сильнее хотел продвинуться, искал влиятельного покровителя. Я не столь амбициозен. Поэтому до сих пор сам по себе.
— Продолжай.
— Ну, — Квинт поскреб подбородок, заросший трехдневной чуть рыжеватой щетиной, — война протекала удачно, Дидий получил триумф. А потом... Мы снова встретились в Союзническую. В Самнии, у меня на родине...
Квинт замолчал, разглядывая шлем легата, лежавший на столе. Фимбрия тоже не говорил ни слова, внимательно изучая лицо Севера, на котором, как на листе папируса читались тяжелые воспоминания.
— Серторий знает — я сделаю все, чтобы предотвратить гражданскую войну. Поэтому он и написал мне то письмо, — трибун поднял глаза на легата, — заморские цари, они где-то далеко, Гай Флавий, мне нет до них дела. Но война на родине... Как вспомню...
...Десять миль и он увидит отца с братьями, обнимет мать. Десять миль верхом — ничто. На коня и вскачь. Сердце успокоить. Назовут дезертиром... Да плевать, пусть назовут, пусть отдают под суд! Если и там такое... В груди бьет молот. Не кузнечный, кузнец не сможет так часто.
Он сердито трет глаза, украдкой, чтобы не видели солдаты. А впрочем, если увидят, решат — от дыма слезятся. Здесь все в дыму, не мудрено. Им ведь не узнать, что четыре года назад Инстей Айсо, самнит, прислал Марку Северу-старшему бочку старого вина в подарок на праздник Конкордии. И они все вместе пили это вино в честь согласия и доброго соседства, а потом поехали к нему в гости. У него самые лучшие виноградники в округе. Были — это они сейчас дымят в миле к северу, на склоне горы... Что за дело солдатам до какого-там Инстея Айсо, самнита, мертвого, как обугленные ворота его собственного дома, на которых он висит, прибитый за руки гвоздями.
— Кто?
— Из наших-то? — переспрашивает солдат.
"Из наших".
— Да, — комок в горле.
— Вроде Гай Косконий у нас на левом крыле. Наверное, это его люди.
— Эх, не успели, весь фураж и добыча Косконию достались.
— Ладно, Нумерий, не ной. Это не последнее поместье. Наскребешь еще себе добра по самнитским норам.
— Здесь не только самнитские поместья, — это его голос? Чужой, безжизненный, звучащий откуда-то со стороны, — в округе много римских колонистов.
— Ну и ладно, командир, свои-то, чай, с радостью жратвой поделятся? Мы же за них кровь свою проливаем!
— Заодно и проверим, не осамнитились ли?
— Как проверишь то?
— А по щедрости смотря!
Хохот.
"Нет, нет! Отец — римский гражданин! Никто не посмеет! Не варвары же у Коскония в фуражных командах рыщут по округе. Не варвары?"
Спустя два года после триумфа проконсула Тита Дидия, во время которого Квинт Север, дремучий провинциал, двадцатилетний ветеран и герой Испанской войны, впервые побывал в Риме, промаршировав чеканным шагом по улицам Вечного Города, случилось одно из тех событий, что, несмотря на кажущуюся незначительность, круто поворачивают течение Истории. На что, конечно, обращают внимание лишь много позже, когда уже пролиты реки крови и в бешеный, все затягивающий водоворот, засасываются новые и новые человеческие судьбы... Ведь как все было просто вначале. Стоило лишь чуть-чуть задуматься о последствиях. Если б да кабы...
Италики, уже многие годы, живущие в пределах Римского Государства, но не имеющие гражданских прав, внесли предложение в Сенат о предоставлении их на основании союзнических обязательств, исчисляемых десятками (кое-где и сотнями) лет.
Сенат предложение отверг.
На этом терпение италиков закончилось, и они начали скрытно готовиться к войне. Они провозгласили создание государства Италия, избрав своим знаменем изображение быка, попирающего волчицу, и выступили.
Вначале все шло весьма неудачно для Рима. Был обращен в бегство консул Секст Юлий Цезарь. Потом понес большие потери один из легионов второго консула. Хитростью был взят лагерь легата Квинта Цепиона. В Риме приняли закон, по которому запрещалось устраивать похороны погибших в Городе, дабы не снижать боевой дух граждан.
В сложившихся условиях римляне пошли на уступки и дали гражданские права племенам, еще не принявшим участия в войне. Это не слишком помогло. Тогда было объявлено о том, что права будут даны тем, кто сложит оружие в двухмесячный срок. Это раскололо государство Италия и дальше дела римлян пошли гораздо лучше.
