Орлы над пропастью - [108]

— К дарданам, значит. И они его послушали, повести войско доверили?

— Выходит, послушали.

— А что римляне?

— Ничего. У Суры, похоже, сил совсем нету.

— Что-нибудь слышно про Суллу?

— Доходят слухи. Бьет Митридата Сулла. Митридат ему новое войско, а тот опять бьет.

— Короче, занят Сулла.

Веслев надолго задумался. Потом, не обращаясь к Остемиру, негромко произнес:

— Заболел шрам. Не зря спешил. Ой, не зря.

Дубы, буки и каштаны остались внизу. Здесь, недалеко от вершины, сосны и ели на редких открытых местах соседствовали с островками берез, уже сбросивших листву и выглядящих несколько инородно в этом царстве хвои.

Веслев присел на ствол поваленной ураганом старой сосны, расшнуровал ворот кожаной верхней рубахи и, сунув руку за пазуху, вытащил кусок вяленой оленины. Оторвал половину и протянул Остемиру.

— Надо бы сходить в Скопы[118]. Посмотреть, что там и как.

— Я с тобой, — пробасил Остемир.

— Не нужно, брат. Это не твоя война.

— Война?

— Да, я думаю, что Дромихет изрядно обидел Суллу. И тот не простит ему.

— Сулла повязан по рукам и ногам Митридатом.

— Я думаю, это ненадолго. В Диррахии говорили, что оба войска сходятся в Беотии. Наверное, сражение уже произошло.

— Вдруг победил Митридат?

— Возможно. Нельзя сбрасывать со счетов такое развитие событий. Однако я в этом деле поставил бы на Суллу.

— Если Сулла победит, то нагрянет к дарданам. И ты собираешься идти туда один?

— Да. Тебе там нечего делать.

— Ты представляешь, какая каша там заварится?

— Вполне, именно поэтому мое присутствие необходимо.

— Для чего?

— Чтобы остудить эту кашу.

— Я не пущу тебя одного.

— А я не хочу рисковать твоей жизнью, брат.

— Почему рискуешь своей?

Веслев не ответил.

— Душно тут стало, — после продолжительного молчания сказал Остемир, — как будто чья-то рука на горле.

— Понимаю. Сынок, значит, не в батюшку пошел. Проморгал я.

— Ты-то при чем здесь? Все мы хороши. Зиралекса с пеленок нянчили. Да, видать, неуклюже как-то. Вот и выросло дитятко...

Остемир поскреб густую рыжеватую бороду.

— Нет, Веслев, не пойдешь ты один. Я с тобой. И других сманю. Мукалу, Дурже, еще кого. Тошно нам тут, брат. Как чужое все стало. Зиралекс, похоже, крепко к римлянам повернул. Этот Игнатий, не один тут. Еще шныряют, гадюки.

— Не гадюки, Остемир — волки.

— С волками у меня разговор короткий.

— Боюсь, этой зимой волков в горах будет слишком много. Давай возвращаться, Остемир.

Глава 17

Фессалия

После победы над Неоптолемом флот Лукулла два дня стоял в небольшой бухте в двадцати стадиях от места сражения, приводя себя в порядок, а потом отправился в путь. Легат, давно не имея никаких вестей от Суллы, не зная даже о битве при Орхомене, направился на север, к Абдерам[119]. В сражении у Лекта союзники потеряли около пятнадцати кораблей, уничтожив при этом больше двадцати вражеских и почти столько же захватив. В Абдерах Лукулл рассчитывал пополнить прореженные ряды своих воинов фракийцами-одрисами. Для того чтобы вести захваченные корабли, часть гребцов пришлось перевести со своих. Пленные, хотя некоторые согласились служить римлянам, по большей части были ненадежны.

Выступая, Лукулл отправил небольшое посыльное судно с вестью о победе на Хиос, который считал в настоящий момент своей основной базой.

К концу первого дня пути на горизонте был замечен одинокий парус. Сначала на него никто не обратил внимания, это мог быть купец, однако парус быстро приближался. Тимофей, который никогда не пренебрегал мелочами, отправил навстречу триеру.

Вести, которые пришли вместе с, так и не добравшимся до Хиоса, посыльным, заставили Лукулла прекратить движение и спешно собрать военный совет.

В дне пути от Лекта на юг, у острова Тенедос было обнаружено множество кораблей. Это мог быть только противник, та самая неизвестная величина, которой опасались Лукулл и Тимофей. Киликийские пираты.

Предстояло решить, сражаться или постараться уклониться от столкновения. Дамагор, отряд которого пострадал меньше других, рвался в бой, Тимофей был задумчив, а Леохар хранил высокомерное молчание.

Драться или нет?

Посыльный не сообщил, сколько у противника кораблей, уверяя, что их много, однако они довольно разношерстны. Последнее несколько обнадеживало, ведь количество не означает качество. Тимофей высказался за проведение разведки боем и Дамагор со своими двадцатью триерами отправился к Тенедосу.

Во флоте Эргина царили разброд и шатание. Эвдор, который всегда появлялся столь же неожиданно, как и исчезал, принес весть о разгроме Неоптолема, повергшую пиратов в уныние. Терей рвал волосы на голове и требовал возмездия. С налитым кровью изуродованным лицом, брызгающий слюной, он напоминал ожившего мертвеца. Эргин помалкивал, а Драконтей глушил вино кувшинами, казалось, поплевывая на всё и вся.

Стояние у Тенедоса затянулось еще на один день, а на утро обнаружилось отсутствие Змеиного, отплывшего ночью в неизвестном направлении с шестнадцатью кораблями, причем некоторые из них прежде числились шакалами Мономаха. Вместе с Полиадом бесследно исчез и Мышелов. Начались метания. Терей бесновался, убеждая немедленно выступать. Эргин не говорил ни да, ни нет, однако объявил, что дезертиров отправит искупаться с камнем на шее. Бездарно прошел еще один день. Миновала ночь и выяснилось, что на угрозу Мономаха наплевало пяток пиратов. Флот таял на глазах.