Орлы над пропастью - [107]

Остемир опустил лук, с сожалением разглядывая широкогрудого быка. Его рога, с пятью отростками на каждом, как полагается зрелому самцу, были на самых кончиках окрашены кровью — ему удалось ранить соперника.

Олень задрал морду к небу и протяжно заревел. Эхо долго играло его победным кличем.

— Жаль, — сказал Остемир.

— Не жалей. Пойдем, это была хорошая охота.

Они закинули луки за спину, вместе с тулами[116] и пошли прочь, мягко и бесшумно ступая по желтому ковру.

— Это была хорошая охота, — повторил Алатрион, — а я, дурень, хотел отказаться.

— Почему? — прогудел Остемир, могучего сложения муж, на полголовы выше костоправа и почти вдвое шире того в плечах.

— Спешить стал в последнее время, чувствую — не успеваю. Словно водоворот затягивает.

Остемир не ответил, побратим всегда был молчуном. Двадцать лет назад они смешали свою кровь, он, Турвид и Веслев. Они были молоды, Турвид еще не был князем и незадолго до того стал отцом. Какое было время...

Турвид и Остемир родились здесь, а Веслев был чужаком. Очень необычным чужаком. Он назывался иллирийским именем, говорил чисто, словно язык тавлантиев впитан им с молоком матери, но никто не сомневался, что он — чужак. Он не говорил, откуда пришел и зачем. Просто, пришел и остался. Жил в Скапеле, других местах. Он был знахарем. Вправлял кости, унимал боль наложением рук, откуда-то знал местные травы лучше многих древних бабок-травниц. Сначала ему не доверяли — выглядел слишком молодо для того, чтобы зваться опытным знахарем, но выпал случай доказать искусство. Веслев вылечил Бардилея, отца Турвида, сломавшего ногу на охоте. Очень сложный перелом, бабки говорили, что князь останется хромым. Веслев опроверг их слова. Бабки затаили злобу на знахаря, а благодарный Бардилей ввел его в свой ближний круг, дружину. Веслев сблизился с его сыном и многими молодыми дружинниками, из которых особенно сошелся с парнем по имени Остемир, немногословным, добродушным и очень сильным. Вскоре Веслев стал давать советы, как поступать князю в отношениях с соседями. Однажды прислушавшись, Бардилей не прогадал и стал все чаще полагаться на мнение молодого знахаря.

Веслев помогал гасить конфликты и заключать союзы. Он посоветовал вновь приглашать эллинов-учителей для воспитания молодежи — обычай, угасавший в последние десятилетия вместе с постепенным разбеганием осколков державы Агрона. Он смог добиться того, что римляне, все сильнее укрепляющиеся в завоеванной Македонии, почти совсем перестали обращать внимание на тавлантиев.

Веслев прожил при дворе Барделея почти девять лет. Временами он уезжал, не говоря куда, но всегда возвращался. Каждый раз его уговаривали остаться, но не могли удержать, никаких клятв и присяг на верную службу князю он никогда не давал. И вот, в один прекрасный день тавлантии заметили, что уже год прошел, а знахарь так и не вернулся. Вскоре после смерти князя, знахарь вновь объявился. Турвиду тогда его помощь ой как помогла. Рисковал наследник не усидеть на троне: римляне, внезапно вспомнив про тавлантиев, собирались поставить в Скапеле своего подпевалу. Но не срослось у них. Стараниями знахаря, который через три года опять исчез.

И вот, снова вернулся, но на этот раз Сал-Скапела встретила его неприветливо. Турвид умер внезапно, в полном рассвете сил. Простудился зимой и сгорел за две недели. Ему не было и сорока пяти. Наследовал князю сын, Зиралекс, мальчишка еще, чуть за двадцать. Он, как и многие его предки уже не назывался царем. После того, как Скердилед стал другом Рима, царство иллирийцев довольно быстро распалось на лоскутки, в каждом из которых сел свой князь. Не все они последовали заветам царя-пирата. Многие, в том числе и стараниями Веслева, видели в квиритах не друзей, а хитрого, коварного врага. Но времена меняются.

Зиралекс принял Веслева холодно. У него уже был советник и новый не требовался. Советника звали Игнатий Друз, и он активно обучал молодого князя, как правильно дружить с могущественным соседом. Который теперь везде. И в Македонии, и в Этолии, и в Эпире — везде.

"Ступай-ка ты, Веслев, откуда пришел. Нечего тебе здесь делать. Отцу моему и деду глаза сладким медом заливал, они и рады были. Теперь со мной так хочешь? Иди-ка подобру-поздорову, пока цел".

Вот так вот.

Остемир рассказал побратиму, что в середине лета приезжал в Скапелу один фракиец, назвался посланником князя Дромихета. Склонял Зиралекса вступить в союз с дарданами и ударить по римлянам. Не учел присутствия возле резного княжеского трона Игнатия. Тот дал князю мудрый совет — посадить посланника на кол.

— Долго он орал и корчился. Давненько здесь подобного зрелища не видали.

— А что дарданы? Что-нибудь слышно было?

— Сходили в Македонию. Правда, что они там взять могли, ума не приложу. Там же шаром покати, второй год война идет. Говорили, будто Дромихет взял Гераклею-в-Линкестиде[117], крепко побив Бруттия Суру, полководца наместника.

— Князь Дромихет... Знаю одного такого, из ныне здравствующих, да только он не князь никакой, и уж вовсе не дардан.

— Не дардан. Пришлый фракиец. Говорят, сражался в войске Митридата, а когда римляне его побили, бежал.