Орлий клёкот. Книга 3 и 4 - [5]

Где уж там, никак не получалось, чтобы без ступы обойтись. Пили чай и толкли в ней воду. Пусть из пустого в порожнее, но слишком уж волновали всех наступившие события, хватали каждого, что называется, за хобот. Много было переговорено в тот вечер, особенно когда старики уединились в свой угол, а молодежь — в свой. Вот тогда и началась послевоенная дружба двух полковников, молодых еще по возрасту, но тертых и на фронте, и на дозорных тропах, ибо появилась у них общая цель, ради которой они многим должны были рисковать, и без взаимной поддержки, без помощи таких же, как и они, верных границе офицеров, они просто сломали бы себе шеи.

Нельзя, конечно, наделить Костюкова даром пророчества, но все, о чем говорил он, сбылось. Еще докручивался маховик, ломающий становой хребет армии, еще резали автогеном на металлолом крейсера и эсминцы; еще разбивались кувалдами локаторы и другая радиотехника; еще продолжали списывать самолеты в утиль; еще неслись переполненные офицерскими семьями эшелоны на восток и север, на юг и запад; еще метались в поисках квартир и работы не приспособленные к гражданской жизни миллионщики, как быстро окрестили в чиновничьих апартаментах уволенных в запас офицеров; еще никому ничего не было ясно, чем закончится величайшая для России акция, а оробевшей, обескровленной армии, которая к тому же со страхом ждала новых расправ, выпало первое испытание: 1 мая 1960 года в 5 часов 36 минут по московскому времени американский самолет-шпион пересек границу Советского Союза в районе Кировабада на высоте 20 тысяч метров. Обнаружили его и затем сбили только под Свердловском.

А потом пошло-поехало. На тихоокеанском побережье, на Дальнем Востоке, в Казахстане. Там особенно стало горячо. Аппетит у соседей после Порт-Артура и КВЖД, им подаренным, разжегся, и они возжелали еще и еще подарков, и повалили валом через границу оборванные, голодные толпы, чтобы освоить пустующие, как они трубили на весь мир, земли. Вот так они, братья навек, поняли суть братства. А позволительным такое стало потому, что границу с ними охраняли мизерные силы.

Нет, пример, какой подала наша верховная власть, сокращая армию, не стал заразительным ни для кого, и хотелось это кому из наших руководителей или нет, а пришлось давать задний ход. Очень дорогой, но совершенно необходимый. И пошли повестки тем, кто только-только обжился, кто начал новую жизнь — вновь ломались судьбы, вновь дома и квартиры наполнялись ропотом и обидами. И лишь те, кого обошло сокращение, стали расти по службе, словно на опаре. Богусловского тогда пригласили в Москву на генеральскую должность, Заварова поставили начальником штаба войск округа, а вскоре и начальником. Вот тогда они стали часто встречаться. То на квартире Владимира Васильевича Оккера, которого все же отправили на пенсию по возрасту, то у Костюковых, но более всего у Богусловских — всем нравилась гостеприимность женщин этого дома — Анны Павлантьевны и Лидии Алексеевны. Не стало тогда у Богусловских с Заваровыми ни служебных, ни семейных секретов, как в свое время не было их у молодых тогда еще Оккеров и Богусловских — дружба родителей как бы перешла на детей, помогая им, как и родителям в прошлом, шагать через барьеры жизни. Каждая встреча чем-то взаимно их обогащала, но особенное влияние они оказывали на Заварова, он становился сдержанней в суждениях, хотя и ершился, упрямился, отстаивая свое, хотя, бывало, совершенно некомпетентное, но все же свое мнение; но Владлен, как и там, в подвале полуразрушенного дома у переправы номер один через Волгу, убеждал его фактами, что не могло не задевать самолюбия Заварова; а Вика ловко этим пользовалась, набирала в каждый приезд из библиотеки Богусловских стопки книг будто бы для себя, но дома втягивала в их чтение и мужа — заметно менялся Заваров, но в последний их приезд (они ехали в Крым на отдых и сделали специальную остановку в Москве) поспорили все же Заваров и Богусловский. Тема для спора злободневная по тому времени — раздаренная земля, обильно политая русской кровью. Об этом говорили все, от мала до велика. И на деревенских завалинках, будто Порт-Артур, КВЖД и Поркала-Уд важны для лузгающих от безделья (кур, овец, коз и коров вывели в деревнях) семечки, что без них не прожить и дня; и в городских квартирах, даже на праздничных попойках горячие во хмелю костили щедрость Никитушки (легко разбазаривать, трудней приобретать!), хотя у всех почти знание вопроса ограничивалось едва прочитанным в школьном учебнике или, в лучшем случае, романом «Цусима»; но особенно бурно вели разговоры пограничники, ибо это их касалось самым прямым касанием — однако и в этой среде не часто проблема обсуждалась профессионально: армия плоть от плоти народа…

Богусловский ополчился тогда на обывательское рассуждение Заварова:

«— Я категорически не разделяю твоего, Игнат, возмущения. Мы не правомочны судить то, чего не вполне знаем. Бесчестно это!»

«— Твое право. Только ты не можешь не согласиться, что любой подарок предполагает хотя бы благодарность… А что происходит? Давай в историю заглянем. Финляндии дали разрешение отделиться, а что в ответ?! Логично было бы выпустить все наши войска, а что получилось?! То-то. Вот я и сомневаюсь, что Поркала-Уд улучшит обстановку на границе. В большой дипломатии, возможно, что-то изменилось, а мы ничего на границе не почувствовали. А ихняя печать? Она пытается свалить все с больной головы на здоровую: мы, дескать, в тридцать девятом войну спровоцировали».