Орлиное гнездо - [18]

Однажды Егорка, вечно торчавший с другими мальчишками на берегу Золотого Рога, там, где строили сухой док, заметил возле судостроительного цеха целое шествие моряков. Один из них — бородатый, высокий, в адмиральских погонах — шел рядом с Егоркиным дедом, деловито разговаривая с ним. Прохор держался как знающий себе цену человек, не заискивал, не лебезил, словно был на равной ноге с большим морским начальством. Егорка, проводивший все свободное время возле мастерских, хорошо знал всех начальников, разбирался в знаках отличия и разных воинских тонкостях. Разглядывая важную свиту, он узнал в ней и командира, и главного корабельного инженера Владивостокского порта, и начальника завода. Все они шли позади бородатого офицера, а тот о чем-то спрашивал Егоркиного деда и внимательно слушал его ответы, будто только затем и пришел сюда, чтобы посоветоваться со стариком.

Прохор обстоятельно отвечал на все вопросы Макарова, и когда они остановились возле котлована, Прохор вдруг вспомнил «Витязя», на котором плавал не так давно Степан Осипович. Корвет «Витязь» весной 1893 года погиб у берегов Кореи.

— Прекрасный был корабль, — вздохнув, сказал Макаров.

Нет, не думал тогда Прохор, что спустя девять лет и сам адмирал погибнет на боевом посту…

Егорка так увлекся наблюдением за Макаровым и своим дедом, что и не заметил, как рядом очутился свирепый мастер, которого, не только мальчишки, но и многие рабочие побаивались. Только он успел ухватить Егорку за ухо, как вдруг раздался громкий голос Прохора:

— Не тронь мальца!

Мастер отпустил Егоркино ухо. Адмирал осуждающе покачал головой.

— Да ведь это никак Егор? — узнал Макаров мальчишку. — Ну, здравствуй, добрый молодец.

Егорка онемел от радости и, не подымая головы, разглядывал пеструю гальку под ногами.

8

На краю России, у самого моря, солдаты и матросы построили город. Они возвели дома, расчистили в тайге просеки будущих улиц, выставили недремлющие посты и, обосновавшись прочно, домовито, на века, распахнули гостеприимные ворота в уссурийские и амурские просторы. И устремились в них толпы таких же мужиков, как и те, что строили Владивосток. Переселенцы совершали свой многотрудный путь по великой морской дороге, как совершали некогда такой же нелегкий путь по бескрайним просторам Сибири — все к тем же заманчивым берегам Тихого океана.

Моряки Добровольного флота везли в душных трюмах пароходов по бурным морям и океанам нищую, голодную мужицкую Россию. Она исступленно рвалась к вожделенным землям, про которые народная молва разносила невероятные подробности. Лихорадочно горели глаза трюмных обитателей при рассказах про хлебородную землицу на краю света. Говорили, что там растут буйные травы высотой в добрую сажень, а жирному чернозему изводу нет: сколько хочешь его копай, а до глины и песка не доберешься. Охотникам не терпелось скрыться в прохладной сумеречи тайги, идя по следу неисчислимых звериных стад. Рыбакам мерещились реки, до краев наполненные серебряной рыбой: черпай ведрами, хватай руками! Плотникам мечталось о непроходимых лесных дебрях, где шумят столетние деревья: свали любое — и хватит его на многоместную лодку. А иным снились неистощимые золотые россыпи в горах. И люди собирали свой бедняцкий скарб, сзывали всех чад и домочадцев, завязывали в тряпицу горсть отчей земли и, поклонившись на все четыре стороны родным местам, уронив горькую слезу, отправлялись в неведомую «закитайщину», в обетованную землю уссурийскую, которую называли промеж себя благодатным Зеленым Клином. Но не всем суждено было увидеть заветные эти края. Нередко горсткой родной землицы пароходный священник посыпал тело умершего в дороге ее владельца. Впрочем, на пароходах для таких случаев имелись специальные запасы: покойников было много.

Великая морская дорога от Одессы до Владивостока сделалась дорогой больших надежд русских и украинских крестьян. Отправляясь по ней, они верили и мечтали. Да если бы человек не мог мечтать и надеяться, то как бы он жил тогда на свете?

Но надежды эти вскоре покидали многих новоселов.

Сокровища «золотого края» давно прибрали к ручкам переселенцы-старожилы. Власти делали их своей опорой и давали всякие льготы, Государственные чиновники доказывали, что зажиточные крестьяне наиболее приспособлены к борьбе с девственной природой и что заселять край надобно в первую очередь ими, а не голытьбой, ехавшей сюда на казенных хлебах. «Всякие даровые подачки деморализуют и развращают народ», — глубокомысленно отписывались они в докладах для высшего начальства. И вскоре, чтобы преградить путь «худому элементу», было отменено переселение за счет казны, поставлены специальные барьеры в виде непременного условия — иметь не меньше шестисот рублей на прокорм и первое обзаведение на новом месте. Но беднота, изловчившись из последнего, распродав все что можно, собрав заветные шестьсот рублей и предъявив их как проездную визу, отбывала на Дальний Восток.

В зловонных трюмах пароходов ехали на Дальний Восток мужики и каторжники. Мужики — для заселения уссурийских земель, каторжники — для поселения на Сахалине. Свободных и арестантов разделяла лишь тонкая железная решетка.