Орлиное гнездо - [16]

Изместьев подошел к настенному шкафчику, открыл дверцу, достал бутылку водки.

— Американская, — усмехаясь сказал капитан, наливая стаканчик. — Дешевая, каналья. Заокеанские купцы хотят нас здесь, как чукчей, спиртом завоевать. Лавочники!..

И он выпил, понюхав хлебную корку.

— А Дерябин, доложу я вам, далеко пойдет, — закрывая шкафчик, сказал Изместьев.

Калитаев вышел от Изместьева с тяжелым камнем на душе. «Вот он, Дерябин-то, как шагает. С туеска начал, с гвоздей ворованных. А мало ли тут таких, как он?..»

В эту минуту все казалось Прохору мрачным и зловещим, даже тихая гладь бухты представлялась обманчиво скрывающей под своей зеркальностью бурную толчею волн.

На рейде стояло множество кораблей — своих и чужих. И вдруг из-за лесистых зеленых сопок мыса Чуркина показался трехмачтовый двухтрубный корвет. Он шел стремительно, с гордо вздернутым бушпритом, дробя застывшее зеркало бухты.

Прохор остановился. Рядом с ним оказался Изместьев.

— Неужели «Витязь»? — всматриваясь в подходящий корабль, сказал помощник командира порта. — Давненько ждали…

«Витязь» встал на якорь, управившись с постановкой быстро и точно: видно было, что команда корвета работает слаженно, как один человек.

— Командир, видать, бывалый, — заметил Прохор.

— Это, брат, звезда восходящая на русском флоте. Макаров, не кто-нибудь!..

— Степа… Степан Осипович нешто? — и, забыв обо всем на свете, Прохор стал ждать, когда Макаров съедет на берег.

С замирающим сердцем следил он за шлюпкой, в которую сошел по трапу высокий широкоплечий офицер, мало похожий на того кадета Степу из Николаевска, который провожал Прохора в час отплытия «Манджура» двадцать семь лет тому назад.

Шлюпка наконец подошла, Макаров ступил на пристань. Прохор узнал его по глазам — добрым, с легким прищуром. Над такими же, как и раньше, по-детски припухшими губами свисали густые запорожские усы. Прохор хотел подойти к Макарову, но не решился.

На склоне дня, когда над Амурским заливом полыхал вполнеба золотисто-пурпурный закат, Прохор случайно встретился с Макаровым на вершине Орлиного Гнезда. Степан Осипович сидел на каменном обломке и разглядывал в бинокль бухту и заливы.

И Макаров узнал Прохора.

— Вот не чаял встретиться, — взволнованно сказал он. — Выходит, ты здесь безвыездно!

— Так точно, ваше благородие! — ответил по-уставному Прохор и рукой указал на свой домик. — Здесь и живу. Может, зайдете?

Макаров поблагодарил и зашагал рядом с Прохором к его хатенке.

Хозяйка — сноха Прохора — возилась у плиты, готовила ужин. Она смутилась при виде нежданного гостя. Но, заметив на его лице добродушную улыбку, успокоилась. Потом пригласила Степана Осиповича к столу. Он сел на табурет рядом с внучонком Прохора Егоркой, которого мать никакими уговорами не могла спровадить из горницы.

— Пусть сидит с нами, — попросил за Егорку Макаров.

Степан Осипович сидел за столом, среди простых этих людей непринужденно, не стесняя их своей особой, сидел так, как делал это на кораблях, когда подсаживался к матросам и пробовал их обед из матросского бачка. От водки Макаров отказался, зато охотно попробовал душистой густой наливки из дикого винограда, приготовленной хозяйкой дома.

Разговоров хватило надолго. Макаров рассказывал, что ему тоже довелось плавать на транспорте «Манджур». Потом он вспоминал, как шестнадцать лет назад побывал во Владивостоке на шхуне «Тунгус» и сокрушался, что не встретился тогда с Прохором.

— Я, Прохор Федорович, и не подумал, что ты можешь быть здесь.

— Очень я всегда скучал без вас, Степан Осипович. Слава богу, довелось свидеться. И книжку вашу не забыл, Степка мой по ней грамоту осилил. Сам-то я так и не постиг, а вот сынок разумеет по-печатному, — говорил Прохор.

Егорка при упоминании о букваре выбрался из-за стола, отыскал разбухшую, потрепанную книжку. Макаров узнал ее, вспомнил Николаевск, транспорт «Манджур», увозивший Прохора во Владивосток. Припомнил и свое детство, первые слова, прочитанные в этом букваре. Макаров смотрел на Егорку и думал: какая судьба ожидает его? Возьмет ли он все лучшее, чем богаты душа и руки Прохора? И не погубит ли мальчонку суровый ветер нелегкой жизни в этих краях?..

Степан Осипович попросил Прохора рассказать о том, как он жил эти годы. Калитаев неторопливо, отбирая самое важное, поведал обо всем, что случилось с ним, что накопилось на душе. Он мало говорил о себе, о своих тяготах, заботах и печалях. Его беспокоила судьба города, которую он считал неотделимой от своей личной судьбы. Прохора волновало отсутствие у города истинного, заботливого хозяина, сердило засилье иноземцев.

— Семенов у нас в старостах ходит. Да что толку? — возмущался Прохор. — Ему бы заработать побольше, другой заботы нет. Или вот еще один хозяин новый объявился, Василий Дерябин, — может, помните? Тоже делишки свои торгашеские обстраивает.

Макаров припомнил приземистую, на кривых ногах, фигурку Дерябина, его плоское лицо с узкими неуловимыми глазами и большим бесформенным ртом, над которым топорщилась редкая щетинка усов.

— Неужто купцом стал твой дружок? — удивился Степан Осипович.

— Жуликом он стал, хапугой. Знал бы я, каков он сделается, ей-богу не выволок бы его из Амура, когда он ко дну шел, — ответил Прохор.