Орлица Кавказа - [25]

Судили-рядили, каждый со своей колокольни, и все сходились на одном: оплошал елизаветпольский генерал-губернатор.

А тот сидел, потупясь, опустив голову.

О том думал, как распоясался казачий офицер, как мог уездный начальник позволить тому разворошить осиное гнездо?

Кто, в конце концов, кому подчиняется — губернатор офицерью, или войска официальной власти? А если губернатор — то их благородия пусть изволят считаться с его людьми, с уездным начальством, не зарываться и не лезть, куда не следует. Однако, зарываются и лезут, и, может быть, неспроста.

Особенно не по себе генералам стало, когда из письма зангезурского узнали они о дерзких набегах и расправах Наби — губернаторов дрожь охватила. И более, чем Наби, похоже, дразнила их любопытство и повергала в тревогу молва о кавказской горянке Хаджар, воодушевлявшей повстанцев даже в стенах каземата.

Конечно, кое-кто из них слыхал о песнях в честь Наби и Хаджар, переходивший из уст в уста, в печенках губернаторских сидели эти песни… А вдруг и в их губернии перекинется крамола? Очевидно, одними штыками тут не обойтись, нужна иная тактика, иной маневр и образ действий. Только нагайкой и кнутом, военными демаршами окраины империи не удержать в повиновении.

Губернаторы ломали голову, снедаемые противоречивыми мыслями, сомнениями и страхами, а массивная дверь из орехового дерева открылась, и вновь появился нахохлившийся, побагровевший главноуправляющий, и медленно выйдя на середину зала, остановился.

— Ну-с, господа, прочли?

— Так точно, ваше превосходительство!

— Я хотел' бы услышать ваше суждение о беспорядках в гёрусском каземате.

— Мы ждем распоряжений вашего высокопревосходительства, — подобострастно выпалил кто-то из губернаторов.

— Аркадий Филиппович, — главноуправляющий остановил иронический взгляд на елизаветпольском генерал-губернаторе, — может быть, вы изволите поделиться с нами?

— Смею заверить ваше высокопревосходительство, что знай я досконально, как развязать этот «гордиев узел», то и письма не стал бы показывать вам…

— Гордиев узел?! — голос главноуправляющего, холеной рукой, затянутой в перчатку, накрывшего исписанную стопу листов, взвился. — И это называется управлять губернией! Уездом?! Это — развал!

Елизаветпольский генерал-губернатор, вытянувшийся в струнку перед начальником, опустил голову.

— Вы вправе наказать меня, ваше высокопревосходительство.

— Успеется! Возмущен не только я… — царский наместник обвел колючим взглядом остолбеневших губернских начальников. — Государь выражал недовольство положением дел на Кавказе и нашим образом действий! — наместник воздел очи к портрету самодержавца в золоченой раме. — Изволите знать, почему? Потому, что уже столько лет мы не можем справиться с разбойником Наби!

И дальше стал отчитывать генералов, как мальчишек, ругать их последними словами — так народная молва говорит.

— Ваше высокопревосходительство… — выдавил из себя в воцарившейся тишине елизаветпольский страж империи, облизнув сухие губы. — Я совершенно виноват перед вами. — Губернатор втайне надеялся смягчить признанием разгневанного начальника и хоть как-то отвести угрозу, нависшую над его головой.

— Вы виноваты перед всей империей!

— Так точно, ваше превосходительство!

Наместник, морщась от раздражения и досады, отрезал:

— Я, главноуправляющий, жду от вас всех решительного четкого ответа! — губернаторы продолжали стоять у кресел. — Вы вот извольте мне ответить, на руку ли нам было оскорблять кавказскую женщину, почитаемую среди местного населения?

Губернаторы продолжали хранить молчание, опасаясь сказать что-то невпопад.

— По-моему, такое по меньшей мере неумно, господа!

И только теперь, воодушевленные тоном и позицией его высокопревосходительства, губернаторы встрепенулись, ожили и в дружном подобострастии заговорили, косясь на елизаветпольского коллегу, стоявшего с убитым видом.

Каждый из них на свой лад сказал примерно так:

— Конечно же, вы правы, ваше высокопревосходительство!

Глава двадцатая

Излив свое раздражение и досаду, наместник немного отошел; достав носовой платок, отер пот со взопревшего лица, затем грузно опустился в кресло.

— Не грех поучиться у бакинского генерал-губернатора, — продолжал он. — Не все, конечно, у него достойно подражания, но кое-чему стоит поучиться.

Дородный бакинский генерал-губернатор заерзал в кресле, польщенный начальственной похвалой. Взгляд его скользнул по съежившемуся елизаветпольскому гостю, благоговейно устремился к августейшему образу в золоченой раме, минуя фигуру главнокомандующего. Тот не без некоторого неудовольствия заметил губернаторский взгляд, столь бесстрастно обошедший его персону.

— Может, изволит высказаться наш бакинский генерал-губернатор? А, господин Пудовкин?

— Покорнейше благодарю, ваше высокопревосходительство, — польщенно отозвался Пудовкин. — Но, право, мне нечего добавить к тому, что вы сказали. Мясистые губернаторские щеки налились краской.

— Ну, скажем, начнем с этих самых… белорубашечников… — Наместник сопроводил слова непринужденно приглашающим жестом. — Как у мусульман шиитского толка вершится обряд самоистязания? Посвятите нас в бакинские подробности.