Орлица Кавказа - [26]

— Слушаюсь, ваше высокопревосходительство. Господам известно, что раз в году, в день «ашура», мужчины-шииты, в белых длинных рубахах в поминовение убиенных имамов устраивают ритуальное шествие, надсекают себе головы мечами, кинжалами, заливаясь кровью…

Наместник удовлетворенно заколыхался в кресле, обведя взглядом губернаторские головы, лысины, плеши, мундиры, кресты, медали, удостоверяясь, что эти властные, именитые> родовитые люди сейчас являли дружное подобострастное внимание.

— Худо или нет, что наши иноверцы занимаются подобным «кровопусканием»?

Губернаторы — каждый себе на уме, — уловили по тону, куда клонит его высокопревосходительство и ответили вперебой:

— Не худо…

— Хорошо бы им всем принять шиитство…

— То-то потешатся…

Бакинский губернатор, видя поощрительное отношение к жестокому обряду, напыжился. Пудовкин умел напускать на себя сочувственный вид, строить горестную мину, скрестив руки на груди, когда подданные — шииты вершили обряд поминовения убиенных имамов, оплакивая их в безутешном горе и исступленно истязая себя. Губернатор настолько преуспел в своем лицемерном сочувствии, что простодушная толпа могла бы, кажется, предположить его обращение в шиитскую веру…

— Господа, я всячески поощряю обряд, — сказал он. — Более того, из своих средств я вношу вспомоществование в пользу «белорубашечников», велю обносить их, по обычаю, сладким напитком — шербетом!

— Слышите, — шербетом угощает шиитов! — В тоне наместника уже сквозила ирония. Он не хотел слишком выделять бакинского подопечного перед остальными, пусть даже в пику елизаветпольскому генерал-губернатору. — Да-с, господа, шербетом! Ну, и когда шииты ваши, вооруженные этими опасными штуками, пускаются шествовать по улицам — как тогда, князь?

— По моему распоряжению, для сохранения порядка и пущей торжественности, выставляются конные пикеты.

— Ну и как шииты относятся к усердию нашего губернатора?

— Все шииты, смею заверить вас, изъявляют искреннюю признательность! Это предмет их религиозной гордости!

Наместник неспроста завел разговор об этой сложной материи, преследуя цель — довести до сознания присутствующих мысль о том, какую неожиданную службу может сослужить рознь между суннитами и шиитами на Кавказе. Он хотел внушить губернаторам не только мысль о расколе и разжигании межнациональной розни, но и о целесообразности использовать сектантские распри.

— Почему же они гордятся вашим участием? Сделайте милость, растолкуйте…

Пудовкин приосанился:

— Они рассуждают так: дескать, глядите, сколь почитаема наша шиитская вера в отличие от суннитской, что сам генерал-губернатор выказывает к нам расположение, и казачье воинство выставляет для охранения, и шербет с нами пьет, и печаль нашу разделяет!

Наместник не мог удержаться от смеха. Остальные неуверенно хихикнули.

— Как же так, губернатор — и вдруг слезу пускать по убиенным имамам?

— Так точно, ваше высокопревосходительство. Если интересы дела требуют…Тут уж все дружно прыснули, расхохотались, заколыхались в креслах.

Один лишь елизаветпольский генерал-губернатор, сидевший, как на иголках, оставался серьезен. Главноуправляющий заметно оживился и добавил со смехом:

— Господа, Пудовкин готов, похоже, заодно с басурманами и за кинжал взяться, кромсать себя почем зря! Грохнул смех.

— Если понадобится… в интересах отечества, — стараясь перекрыть зычные голоса, проговорил Пудовкин, запоздало сообразив, что выказываемое им усердие склоняется в комическую крайность. Наместник неожиданно изменил тон, встал и сказал сурово и властно:

— Отечество не станет требовать от своих генералов опускаться до уровня диких туземцев!

Все губернаторы поднялись с мест, вслед за главнокомандующим. Тот продолжал тем же металлическим голосом:

— Надо смотреть на подданных с высоты вверенной власти! А не якшаться с ними! Истинное усердие в чувстве меры! — Главнокомандующий повернул беседу к весьма серьезной и щекотливой теме. — Что шииты истязают себя, бьют себя цепями…

— До синяков, — вставил Пудовкин.

— До синяков, до крови — так пусть и хлещут! Пусть кромсают свои обритые черепа! — главнокомандующий покачал воздетым указательным пальцем в воздухе. Это-то, господа, предпочтительнее, нежели бунт в каземате, как о том нам доносят из Зангезура! — потирая руки, наместник стал прохаживаться по залу, и губернаторские головы поворачивались за ним.

— Лучше им бить себя цепями, нежели рвать оковы и горланить крамольные песни!

— Так точно, ваше превосходительство! — поддакнул Пудовкин. Он с прежним самодовольством смерил взглядом елизаветпольского губернатора. Выказывая верноподданический пыл, он даже ухитрился сделать шаг к главнокомандующему и коснуться его локтя со словами — «Разделяй и властвуй». — Я так понимаю суть дела, ваше высокопревосходительство. Так наставляет нас его императорское величество.

— Итак предписываем мы — вам, господа! — отвечал наместник, отстраняя руку бакинского губернатора. Он вновь воцарился в своем кресле, и все расселись по местам. Изложив мнение о целесообразности и выгоде для империи разобщения и разжигания розни среди инородцев-мусульман, он пространно говорил и об использовании кавказских христиан в этом деле. — Надо повсеместно укреплять церковь! Надо основательно встряхнуть наших святых отцов, чтобы они пускали в дело евангелие в проповеди религиозной нетерпимости к иноверцам! Вдалбливали пастве в голову мысль о непримиримости с исламом!