Орлица Кавказа (Книга 2) - [54]

- Ах, Федор! Как можно так говорить! Были ли минуты в моей жизни лучше этой? Можно ли тебя променять еще на кого-нибудь?-губернаторша заплакала, и ее слезы были искренни.- Я, может быть, не все так делаю, как надо, но я женщина, я слаба, я не знаю жизни так, как знаешь ее ты.

- Я люблю тебя, Клавдия,- шептал он.

- Иногда, генерал,- ворковала она ласково,- иногда мне хочется вас убить.

- Вот как,- засмеялся губернатор и поднялся с колен. На лице его светилась благодарность.- И как?

- Кинжалом!

- Фу, как грубо,- продолжал он смеяться.- У меня достаточно всякого огнестрельного оружия.

- Именно кинжалом. Чтобы вы ощутили боль, чтобы я сама потом могла заколоться возле вас!

- Замечательно... Только - за что?

- А чтобы вы не принадлежали уже больше никому, ни другой женщине, ни вину, ни этим проклятым картам, ни наместнику, ни царю!

- Ты выражаешь мои тайные желания.

- Знаешь, о чем я подумала, раз наши желания совпадают? Нам, видно, уже не под силу поправить здесь положение. Бросим самолюбие, ложное чувство чести, подавай в отставку, прямо сейчас, сию минуту, и через несколько недель мы будем в Москве, а потом в нашем имении.

Это был точный ход. Ум этой женщины работал замечательно. Зная упрямство мужчин, их детскую доверчивость и детское самолюбие, она рассчитывала встряхнуть его именно таким образом, и не ошиблась.

- Уедем, обязательно уедем. Только вначале я должен выиграть,- возбужденно сказал губернатор.- Сегодня же направлю наместнику донесение и рапорт на князя Белобородова. Потом нужно будет провести разведку боем. Мы догоним этого Гачага Наби на любых горах. В конце концов, были у меня и не такие кампании.

- А может все же отставка, спокойная жизнь, любовь, друзья!

- Потом,- ответил генерал.- Все потом. А пока дело.

- Ты только, дорогой, будь осторожен. Ты благороден и полагаешь, что все вокруг тебя благородны. Я ничего плохого не хочу сказать, но намедни слышала ненароком, что наш врач плетет какой-то заговор. По нескольку раз в день ходит к Белобородову, его видели с "оком его величества". Мне передавали его высказывания в ваш адрес. Оскорбительные, я должна сказать. Впрочем, это не мое дело.

- Болтовня!- сказал генерал.

- Я тоже так полагаю, но вот ваш секретарь был свидетелем какого-то странного случая.

Генерал зазвонил изо всей мочи в колокольчик, потом распорядился разыскать и срочно доставить сюда секретаря. Не успел тот переступить порог, как Клавдия обернулась к нему и сказала спокойно:

- Его превосходительство сомневается в том, что врач наш, как его бишь... впрочем, это неважно, ведет себя неподобающим образом, действия его порочат имя губернатора и создают опасность его положению.

"Ошеломляющая, восхитительная наглость!"- подумал секретарь и принял игру.

- Да, ваше превосходительство! Я не буду говорить о его политических поползновениях, но сегодня я был свидетелем того, как врач позволил себе комплименты сомнительного свойства в адрес вашей супруги, и она при мне отхлестала его по щекам. Это была чудная картина!

- Что же ты молчала, Клавдия?

- Мне было неловко, генерал, и жаль человека, который по своему невежеству ломает собственную судьбу.

- Судьба его уже сломлена - сказал генерал, вновь берясь за колокольчик.

Глава тридцатая

"Я стал невольным соучастником Гачага Наби, - вспоминал впоследствии Рустам Али.- Почему я не выдал его друзей, а в чем-то и помог им, не знаю, не могу объяснить. Особой любви к господам у меня никогда не было, но и бедным я не сочувствую. Скорее всего я отношусь и к тем и другим, как отношусь к волку и антилопе; идет вечная, великая игра, которую в природе называют борьбой за существование, а в обществе - классовой борьбой. И слабый пусть сам пеняет на себя за свою слабость. Но мне симпатичен Гачаг Наби и его друзья, симпатичны, потому что не могут не знать, что они обречены на скорую гибель, и все же сражаются. Жизнью ради них я рисковать не стану, а помочь приятно.

Совершенно случайно я узнал вчера тайну Наби. Мне удалось выманить поздним вечером из дома дочь армянского купца. Смуглые женщины вообще ко мне неравнодушны, хотя сам я предпочитаю светловолосых. Вначале девушка жеманилась, но потом позволила увлечь себя к берегу реки, к густым зарослям, что находится между лесом и домом, где живет ключник местной тюрьмы.

Луна была прикрыта легкими облаками, ее рассеянный свет смягчил резкие черты лица девушки, и мне очень хотелось поцеловать ее полные губы долгим поцелуем, почувствовать, как трепещет в объятиях ее созревшее для любви тело. Я подбирался к своей цели как искусный вор: читал стихи, поглаживал ее густые волосы. В стихах она, конечно, ни черта не понимала, но в моем голосе было томительное желание, и она стала ему понемногу уступать, наконец мы, точно по сговору, внезапно приблизились друг к другу. Вдруг совсем рядом раздались мужские голоса. Тело девушки напряглось, она с непостижимой силой раздвинула мои руки, оттолкнула, юркнула в заросли - и была такова!

Делать было нечего, я стал прислушиваться. Говорили на смеси татарского, армянского и русского языков, но все три я знал достаточно хорошо и не упускал ни слова.