Орлеанская девственница - [8]

Теперь он снова, как и был, святой:

Тон набожный, смиренные повадки,

Жезл пастыря и перстень золотой,

Епископская митра, крест, перчатки.

«Служи, – сказал он, – храбро королю

И знай, что я тебя навек люблю.

Но с лаврами отваги горделивой

Сплетай цветы невинности стыдливой.

Твои стопы направлю в Орлеан.

Тогда Тальбот, начальник англичан,

Возрадуется сердцем злого зверя,

В свое свиданье с президентшей веря,

Твоя рука швырнет его во тьму.

Но, грех казня, не подражай ему.

Отважна будь, но с набожною думой.

Теперь прощай; о девственности думай».

Она дала торжественный обет,

И пастырь возвратился в горний свет.

Конец песни второй

ПЕСНЬ ТРЕТЬЯ

СОДЕРЖАНИЕ

Описание дворца Глупости. Сражение под Орлеаном. Агнеса, облачившись в доспехи Иоанны, отправляется к своему возлюбленному; она попадает в плен к англичанам и стыдливость ее весьма страдает

Еще не все – быть смелым и спокойным,

Встречая смерть в пороховом дыму,

И хладнокровно в грохоте нестройном

Командовать отряду своему;

Везде героев мы нашли бы тьму,

И каждый был бы воином достойным.

Кто скажет мне, что Франции сыны

Искусней и бестрепетней убийцы,

Чем дети гордой английской страны?

Иль что германцев выше иберийцы?

Все били, все бывали сражены.

Конде великий был разбит Тюренном,

Виллар бежал с позором несомненным,

И, Станислава доблестный оплот,

Солдат венчанный, шведский Дон-Кихот,

Средь смельчаков смельчак необычайный,

Не уступил ли северный король

Сопернику, презренному дотоль,

Победный лавр во глубине Украйны?

По-моему, полезнее вождям

Уменье очаровывать невежду:

Облечь себя в священную одежду

И ею ослеплять глаза врагам.

Так римляне – мир падал к их ногам —

Одолевали при посредстве чуда.

В руках у них была пророчеств груда.

Юпитер, Марс, Поллукс, весь сонм богов

Водили их орла громить врагов.

Вакх, в Азию низринувшийся тучей,

Надменный Александр, Геракл могучий,

Чтоб над врагами властвовать верней,

За Зевсовых сходили сыновей:

И перед ними чередой смиренной

Клонились в прах властители вселенной,

На них взирая робко издали.

Дениса те примеры увлекли,

И он хотел, чтобы его Иоанне

Те ж почести воздали англичане,

Чтобы Бедфорд и влюбчивый Тальбот,

Шандос и весь его безбожный род

Поверили, что грозная девица —

Карающая божия десница.

Чтоб этот смелый план его прошел,

Бенедиктинца он себе нашел,

Но не из тех, чьи книжные громады

Всей Франции обогащают склады,

А мелкого, кому и книг не надо,

Когда латинский требник он прочел.

И брат Лурди, слуга смиренный богу,

Снаряжен был в далекую дорогу.

На вечно мрачной стороне луны

Есть рай, где дураки расселены.

Там, на откосах пропасти огромной,

Где только Хаос, только Ночь и Ад

С начала мироздания царят

И силою своей кичатся темной,

Находится пещерная страна,

Откуда благость солнца не видна,

А виден, вместо солнца, свет ужасный,

Холодный, лживый, трепетный, неясный,

Болотные огни со всех сторон,

И чертовщиной воздух населен.

Царица Глупость властвует страною:

Ребенок старый с бородой седою,

Кося и, как Данте, разинув рот,

Гремушкой вместо скипетра трясет.

Невежество – отец ее законный,

А чада, что стоят под сенью тронной, —

Упрямство, Гордость, Леность и затем

Наивность, доверяющая всем.

Ей каждый служит, каждый ей дивится,

И мнит она, что истинно царица,

Хотя на деле Глупость – только тень,

Пустышка, погрузившаяся в лень:

Ведь Плутня состоит ее министром,

Все делается этим другом быстрым,

А Глупость слушается целый день.

Он ко двору ее приблизил скопы

Тех, что умеют делать гороскопы,

Чистосердечно лгущих каждый час,

И простаков, и жуликов зараз.

Алхимиков там повстречаешь тоже,

Что ищут золота, а без штанов,

И розенкрейцеров, и всех глупцов,

Для богословья лезущих из кожи.

Посланником в сию страну чудес

Лурди был выбран из своих собратий.

Когда закрыла ночь чело небес

Завесою таинственных заклятий,

В рай дураков на легких крыльях сна

Его душа была вознесена.

Он удивляться не любил некстати

И, будучи уже при том дворе,

Все думал, что еще в монастыре.

Сперва он погрузился в созерцанье

Картин, украсивших святое зданье.

Какодемон[36], воздвигший этот храм,

Царапал для забавы по стенам

Наброски, представляющие верно

Все наши сумасбродства, планов тьму,

Задуманных и выполненных скверно,

Хоть «Вестник»[37] хвалит их не по уму.

В необычайнейшем из всех музеев,

Среди толпы плутов и ротозеев

Шотландец Лоу прежде всех поспел;

Король французов новый, он надел

Из золотой бумаги диадему

И написал на ней свою систему;

И не найдете вы руки щедрей

В раздаче людям мыльных пузырей:

Монах, судья и пьяница отпетый

Из алчности несут ему монеты.

Какое зрелище! Одна из пар —

С достаточным Молиной Эскобар[38];

Хитрец Дусен[39], приспешник иезуита,

Стоит с чудесной буллою раскрытой,

Ее творец склоняется над ним.

Над буллой той смеялся даже Рим,

Но все ж она источник ядовитый

Всех наших распрей, наших крикунов

И, что еще ужаснее, томов,

Отравой полных ересп негодной,

Отравой и снотворной и бесплодной.

Беллерофонты[40] новые легки,

Глаза закрывши, на химерах рыщут,

Своих противников повсюду ищут,

И, вместо бранных труб, у них свистки;

Неистово, кого, не видя сами,

Они разят с размаху пузырями.

О, сколько, господи, томов больших,

Постановлений, объяснений их,

Которые ждут новых объяснений!

О летописец эллинских сражений