Орлеанская девственница - [42]

Где мор и разрушенья каждый раз,

Когда проснется бог нетерпеливый;

И тут же шелестящие оливы,

И реки молока, отрада глаз,

И горы, где танцует каждый атом,

Подобно веселящимся телятам.

Почтенный автор пел творцам миров,

Который угрожал царю халдеев

И цепи рабства не снимал с евреев,

Но вечно зубы сокрушал у львов,

Ужасных змей топтал ногой титана

И с Нилом вел беседу, не страшась

Ни василиска, ни левиафана.

Здесь ода Августина прервалась.

Он кончил. Легкий шум неодобренья

Пронесся по толпе блаженных. Знак,

Не очень лестный для стихотворенья.

Тут поднялся его смиренный враг,

Всем видом выразив свое смущенье

Перед небесным сонмом, восхищенье

И трепет перед ним. Потом добряк

С улыбкою любезной и приятной

Поклон отвесил низкий, троекратно,

Судье, советникам и прочим всем

И нежным, слабым голосом затем

Свое стихотворенье начал внятно:

«О Петр, о Петр! Ты, именем Христа

Корабль господень по волнам ведущий,

Первосвященник мудрый, стерегущий

Обители небесной ворота,

Царей владыка, пастырь и хранитель,

Наставник, кормчий и руководитель,

Тебя, о Петр, поют мои уста.

Монархов христианнейших опора,

Твоей десницей сила их жива;

Обереги венцы их от позора:

Чисты права их, то – твои права.

Наместник твой владычествует в Риме,

Распоряжаясь царствами земными,

Но и венец, и королевский сан

Тобой одним, твоею властью дан.

Увы! Парламент наш, сказать обидно,

Монарха доброго прогнал бесстыдно,

Законного наследства сын лишен,

И чужеземец занимает трон.

Спаси же Францию, восставь закон,

Ключарь господень, возмести урон

И Карла утверди на отчем троне».

Святой Денис, начав в подобном тоне,

Остановился. Он одним глазком

Взглянул на слушателей и потом

На самого Петра, чтоб догадаться,

Годятся похвалы иль не годятся,

И скромно опускает очи вниз,

Прочтя во взоре: «Продолжай, Денис».

И старец продолжает осторожно:

«Возлюбленная братия, возможно,

Что мой соперник вас очаровал;

Он бога мести звонко воспевал,

Но бога милосердия пою я:

Любовь сильнее злобы. Аллилуйя».

Затем Денис, уверенно рифмуя,

Приятно рассказал, как пастырь стад

Заблудшую овцу привел назад;

Как добрый фермер заплатил ленивцу,

Негодному работнику, сонливцу,

Рабу, не исполнявшему работу,

И тем его к раскаянью привлек,

И тот наутро, не жалея поту,

С усердием исполнил свой урок;

Как накормил божественный пророк

Пять тысяч человек пятью хлебами;

Как, тронутый горячими мольбами,

Он, к многогрешной снисходя рабе,

Позволил нога отереть себе

Косою грешницы, познавшей веру.

Он думал об Агнесиной судьбе,

Которая к библейскому примеру

Прекрасно подходила. В глаз, не в бровь

Намек был пущен. Ловкий ход удался,

Растроган суд, и прощена любовь.

Гул одобренья по рядам раздался,

Ко всем сердцам ключ подобрал Денис

И получил единогласно приз.

Был англичанин в проигрыше чистом;

Осмеянный, он скрыться поспешил,

Сопровождаем криками и свистом.

Так некогда в стенах Парижа был

Уничижен педант с лицом Терсита,

Чья речь была насмешками покрыта,

За то, что он, презренный враг добра,

Бесчестил Муз и рыцарей пера.

Два agnus'a приняв из рук Петра,

Денис на землю спешно шлет с посланцем

Судилищем подписанный приказ,

Гласящий, чтобы в тот же день и час

Француз приял победу над британцем.

Гарцующая гордо на коне

Иоанна увидала в вышине

Обличив осла ее патрона.

Так облака в лазури небосклона

Порой знакомый очерк создают.

Она вскричала радостно и гордо:

«Господь за нас! Насильники падут».

Смутило чудо грозного Бедфорда.

Уже не всемогущ, уже смущен,

Растерянно глядит на небо он,

Пытаясь прочитать, за что во мраке

Георгием покинут Альбион.

Британские войска, страшась атаки,

Торопятся оставить Орлеан,

Теснимые толпою горожан,

Крикливой, кое-как вооруженной.

Прекрасный Карл, резнёю окруженный,

Прокладывает путь сквозь этот сброд,

И осаждающие, в свой черед,

Осаждены и сжаты отовсюду;

Убитых груда падает на груду

Во рвах, на бастионах, у ворот.

В хаосе ужаса и беспорядка

Тотчас нашли себе но вкусу цель

Бесстрастие, надменная повадка,

Отвага Христофора д'Арондель.

Не произнес отважный бритт ни слова;

Он на свирепый бой глядел сурово

И равнодушно, будто перед ним

Кровь не лилась, не расстилался дым.

Шла молодая Розамор с ним рядом,

В руке лилейной острый меч держа,

Забралом, каской, воинским нарядом

Напоминая стройного пажа;

На солнце искрилась броня стальная,

Вились на каске перья попугая;

Она бесстрашно шла вперед. С тех пор,

Как маленькая ручка Розамор

Однажды Мартингеру отрубила

В кровати голову, – она любила

Сраженья, ей наскучила игла.

Палладой смелой иль самой Иоанной

Она бок о бок с д'Аронделем шла,

Шепча ему чуть слышно: «Мой желанный»

Но демон, что на всех влюбленных зол,

Немедленно на их дорого свел

Ла Гира молодого, и Потона,

И бессердечного, как сталь, Ришмона.

Невозмутимый д'Аронделя вид

Потона дразнит. Он к нему летит,

И вот, с ужасным брошено размахом,

Копье, пронзая бок, выходит пахом.

Кровь льет рекой. Проклятье, слабый сгон,

Последний вздох – и умирает он.

Ни вопля, ни мольбы в тот миг ужасный

Не сорвалось с уст Розамор прекрасной.

Над дорогим возлюбленным своим

В слезах отчаянья она не билась,

Коса ее покровом золотым

Над трупом храбреца не распустилась.

Она вскричала: «Месть!» – и вот, пока

Потон стоял, склонившись перед нею

И поднимал копье, ее рука,