Орион в эпоху гибели - [77]

– Приведите их. Всех. – После паузы я добавил: – Пожалуйста.

– Зачем? – настойчиво поинтересовался Золотой.

– То, что я должен вам сказать, – моими устами изрек Сетх, – следует сообщить всем творцам одновременно.

Золотой молча вглядывался в меня.

– Они должны быть в человеческом облике, – заставил меня уточнить Сетх. – Я не могу общаться с сияющими шарами. Я должен видеть человеческие лица.

Золотой прищурил свои желтоватые глаза, но Аня кивнула ему. Я хранил молчание, подвластный телепатической силе Сетха, не в состоянии шевельнуться или добавить хоть слово.

– Если здесь собрать всех, то ничего толкового не выйдет, кроме духоты и сутолоки, – заявил Золотой, и нотки былого презрения снова зазвучали в его голосе.

– Тогда на главной площади, – предложила Аня. – Там места хватит на всех.

– Итак, на главной площади, – кивнул он.

Их оказалось всего двадцать. Двадцать величавых особ, взваливших на себя бремя управления пространственно-временным континуумом. Двадцать бессмертных, вынужденных трудиться в поте лица, чтобы континуум не рухнул им на головы.

Они поражали взор великолепием. В человеческом облике они казались поистине богоподобными. Статные, крепкие мужчины с ясными глазами, стройными, мускулистыми руками и ногами – по большей части гладко выбритые, хотя встречались и бородатые. Женщины изысканные, изящные, как пантеры или гепарды, за хрупкой внешностью которых таилась мощь. Их безупречная кожа сияла, волосы окружал светлый ореол, глаза сверкали ярче драгоценных камней.

Видя их одеяния – блестящие костюмы из металлических волокон, спадающие мягкими складками хитоны, длинные развевающиеся плащи, даже филигранно отделанные латы, – я почувствовал себя чуть ли не оборванцем в своей простой тунике и шортах.

Мы собрались на прямоугольной площади, гармонично выдержанной в пропорциях золотого сечения. По углам ее возвышались мраморные колонны и обелиски из нестареющего золота. К длинной стороне площади примыкал древнегреческий храм, настолько напоминавший Парфенон в дни его великолепия, что я не смог решить – то ли творцы скопировали его, то ли оттранслировали из Акрополя сквозь пространство и время, чтобы поставить здесь. Напротив Парфенона стоял богато украшенный буддистский храм; золотой Будда безмятежно взирал через площадь на мраморную Афину с копьем и щитом в руках. С торцов площадь замыкали круто взмывавший в небо шумерийский зиккурат и грандиозная пирамида майя; их разительное сходство навело меня на мысль, что идея возведения обоих храмов исходила от одного и того же лица.

А над площадью синели бездонные небеса, едва уловимо переливавшиеся радужными бликами покрывавшего город силового купола.

В середине площади покоился на мраморном пьедестале черный базальтовый сфинкс. Встав на цыпочки, я едва дотянулся бы макушкой до мощного черного плеча. Женское лицо сфинкса казалось навязчиво, тревожно знакомым, но я все-таки никак не мог определить, кого же оно мне напоминает. Этой женщины не было среди двадцати творцов, собравшихся на площади.

Я стоял спиной к сфинксу, запертый внутри энергетического цилиндра, по поверхности которого змеились голубоватые холодные молнии. Золотой не решился испытывать судьбу, подозревал, что меня подослал враг. Энергетический барьер должен был стать для меня надежной преградой.

Сетха эта предосторожность позабавила.

"Глупый примат, – проговорил он в моем мозгу, – он слишком переоценивает собственное могущество".

Озадаченные творцы вовсе не обрадовались внезапно объявленному сбору. Сбившись в группки по двое и по трое, они переговаривались вполголоса – очевидно дожидаясь прибытия задержавшихся.

"Они действительно похожи на мартышек, – вдруг осознал я. – Постоянно болтают и жмутся друг к другу в поисках эмоциональной поддержки. Даже на высочайшем пике своего развития они остаются верны своей обезьяньей природе".

Затем белоснежный ослепительный шар чистейшей энергии проплыл над кровлей Парфенона и медленно опустился; собравшиеся творцы расступились, чтобы дать ему место. Едва коснувшись мраморных плит площади, шар полыхнул огнем и сгустился, превратившись в благородного мрачного человека, которого я называл Зевсом.

Он предстал перед Аней и Золотым, а остальные творцы сгрудились за его спиной. Если Зевс и не их предводитель, то уж наверняка его полномочный представитель.

– Зачем ты звал нас, Атон?

– Да еще потребовал, чтобы мы приняли человеческий облик, – заворчал рыжеволосый Арес.

– Вы почти все знакомы с моим творением – Орионом, – отвечал Атон – Золотой. – Очевидно, его кто-то отправил сюда, чтобы передать послание для всех нас.

– Каково же твое послание, Орион? – обернулся ко мне Зевс.

Все во мне кричало, требуя предупредить творцов, велеть им бежать, ибо я послан сюда уничтожить их самих и все плоды их трудов. И в то же время я жаждал вырваться из окружившего меня силового поля, чтобы разбить их лица, в клочья растерзать тела, разорвать их на мелкие части. Я оцепенел от ужаса и наполнившей душу мучительной боли, а в рассудке моем бушевало яростное сражение между вложенной в меня верностью творцам и острой ненавистью к ним, исходившей не только от Сетха, но и от меня самого.