Орфей в аду - [11]

Ветер мирозданья >*

Адольфу

бессмертному мастеру гетелберского алтаря в благодарность за его восемь картин — восемь сторон христианского пентаэдра

Вздыхает сонный полдень над обманом,

И никнет чаша дней, лия духи.

Бесплатным ядом, голубым[8] туманом

Сквозь тонкий ледостав цветут стихи.

Ты снишься мне, возлюбленное лоно,

Моих первичных лет; давно, давно,

Откуда звездный ветер неуклонно

Стекает в мир, как новое вино.

В своих волнах неся огни живые,

Звенящие цветы святых садов,

Согласно опрокинутые выи,

Уста, что будут петь средь толстых льдов.

С священных Альп, сквозь реквиум столетий,

Сползают плавно ледники огня.

В своих хорах поют согласно дети.

Работают, ждут праздничного дня.

Когда закат сиреневый ручьями

Слетит к их непокрытым головам.

Чтобы они вновь встретились с друзьями

На высоте, над отраженьем. Там…

Звездный водопад >*

Адольфу

неизвестному мастеру гетелберского алтаря за восемь картин — восемь окон в Рай и в ад

На высоте, в сиреневых лучах,

Спокойно спит твое лицо над миром.

Взошел закат, сорвался и зачах.

Простила ты и отпустила с миром.

Смотрю, по горло погружаясь в зло,

Стоя пятами на кипящем аде, Недвижна

Ты, на звездном водопаде,

Беззвучно ниспадающем к земле.

Окружена лиловыми кругами,

Сияньем голубым, звучаньем крыл

И в крепких латах спящими врагами

И сонмами хвостов, копыт и рыл.

Нисходишь Ты, Ты пребываешь в сферах.

Поешь и молча слушаешь зарю,

Следишь с высот за шагом Агасфера.

Докладываешь обо всем его царю.

Тебе ли он откажет в снисхожденьи!

В сиреневом лице твоем весна,

Конец и срок невыносимых бдений

И окончательное прекращенье сна.

«Золотая луна всплыла на пруде…» >*

Золотая луна всплыла на пруде

Труба запела о страшном суде

Труба палила с пяти часов

Происходила гибель богов

Они попадали под выстрел трубы

Они покидали свои столы

Где пьяная скука ела с ножа

Мимо пристани медленно шла баржа

Город скрывался смеялся пилот

И появлялся плавучий лед

Дансинг медленно накреняла волна

Им казалось что все это от вина

Они танцевали кружась и встречаясь

Под пение скрипок и крики чаек

С крейсера-призрака выстрел сверкал

Он провожал нас в глуби зеркал

И уж мы видели с наших мест

Над мостиком дансинга Южный Крест

Уж волны кругом меняли свой цвет

Со дна океана вставал рассвет

И по чистому зеркалу мертвой воды

Плыл розоватый и зловещий дым

Где мы и что там в дыму ползет

Это белое поле полярный лед

Это шелк непорочных твоих похорон

Он окружил нас со всех сторон

Друг мой прекрасный ложись на лед

Смерть нас розовым солнце<м> ждет

Мы возлюбили ее вполне

Мы изменили родной стране

Мы целовали ее в чело

И миновали добро и зло

«Отцы об стенку ударялись лбами…» >*

Отцы об стенку ударялись лбами

Работали ходили на врага

А мы живем как педерасты в бане

Хихикая и кашляя слегка

Они трясли красивые оковы

И мыли стекла кровию в дому

А я умею только строить ковы

И рассуждать как иегова в дыму

Начто тогда ты жил творянин Ленин

И кровь пролил и класс переменил

Когда садясь как дева на колени

Потомок твой мешает он был мил

Да проклят будь тот счастливый холуй

Кто мирно ест пунцовую халву

И говорит военный труд окончен

Поджаривайся жизнь круглясь как мягкий пончик[9]

Актер упал но роль еще живет

Она о новом теле вопиет

Негромкими но страшными словами

Еще молчит непробужденный мир

Всегдашно сторожим златыми львами

И тихо над пустыми головами

Смеется опрокинутый кумир.

«Луна богов луна богиня смерти…» >*

Луна богов луна богиня смерти

Вокруг луны кружит корабль лет

В окно смеются завитые черти

На дне души горит душа зимой

Луна во всем она горит во взгляде

Я предан ей я стал луною сам

И фиолетовой рукой богиня гладит

Меня во сне по жестким волосам

«Качались мы, увы, но не встречались…» >*

Качались мы, увы, но не встречались,

Таинственно качание сюда.

Туда мы с искренним привольем возвращались;

В строй становились мирно, как года.

Безмерно удивлялись: разве это

Та родина, которая? та? ту?

Но уходило прочь земное лето.

Валилось сердце в смертную пяту.

Пенился океан цветочным мылом.

Вода вздыхала в раковине тая:

Ты исчезаешь, ты уходишь, милый,

Но мы не отвечали улетая.

Кружась не замечали, не смеялись,

Не узнавали, умирая, дом.

Мы никогда назад не возвращались,

Хоть каждый день ко флигелю идем.

И так пришли к тебе к тебе бе! бе!

Ты слышишь, козы блеют перед смертью;

Как розовое милое бебе,

Как черные таинственные черти[10].

Париж, август 925

«Смирение парит над головой…» >*

Смирение парит над головой

Военною музыкою и зыком

Морение схватило нас хоть вой

Распух от страха и жары язык

На сходку сквера мы пришли без зова

Увы должно без голоса уйдем

Слова излишние придали форму зоба

Полна вся улица она влезает в дом

Дом дом о дверь меня кричу нет дома

Не слышат притворяются идут

Текут из крана с потолка ползут

Настигли завсегдатаи Содома

Висят и тащат по ступеням вниз

Выводят за плечи как на расстрел на площадь

Смеется в воротник и плачет лошадь,

Зря подневолье. Я же продолжаю визг

Ору кричу но чу кругом пустынно

Пустыня ходят невесомо львы

О Лазаре! Я спал! О выли львы

Несут для погребения простыни

1925

открытое письмо >*

Зачем зачем всевышний судия

Велел ты мне наяривать на лире

Ведь я совсем совсем плохой поэт

Нелепый жулик или обезьяна

Ведь я не верю в голос из-под спуда

Он есть конечно но и безопасно