Орфей в аду - [13]

Чему обязан я; пред Вами я.

Ваш дивный гнев мя да ударит древо.

Вы чисты́, как Скандинавия.

Хоть девушка, не евушка, но ева.

Я вам покаюсь, ах, я вам пока.

Нас не разлу́чит пароход колесный.

Или́ шлагбаума длинная рука

Нас схватит, нас подхватит бесполезно.

Чисты́ вы, как столовое вино,

Как кость слоновая, тверды́ и неподдельны.

Легки, как сновидение одно.

Блистательны: так полюс блещет цельный.

Страда́ю, да́ я, снежной слепотой,

Трахомой нежной, хоть мы и знакомы.

Возьмите жизни неразменный золотой,

Фальшивый золотой, щит невесомый.

Хоть не пристал жене любви булат.

И мужу сечи счастия халат.

«Как плавает в реке прозрачный дом…» >*

Как плавает в реке прозрачный дом

Но мы не беспокоимся об том

И белый белый не бросаем круг

Хоть он кричит как недовольный друг

Как негер на летательной машине

Как пушка на блистательной вершине

Доволен я и несомненно волен

Любить и жить и даже умирать

Не так <как> человек который болен

Иль тот кто со другими вместе рать

Преважно молчалив самоубивец

Напыщен синий будто бюрократ

Сидит в крови как во пруду ленивец

В воде ныряет дольше нас в сто крат

Преважно выезжает под веночком

В прохладном морге возлежит подлец

Не отвечая сыновьям и дочкам

Форсит как сиг на праздничном столе

Мол вы подшейте к делу ливольверт

И белый недорезанный конверт

А я не беспокоюсь я о том

Я плаваю в реке прозрачный дом

Я негер я лечу на ероплане

Со мною пушка говорит в тумане

Как лучший друг слегка ворчливый вдруг

Как белый белый симпатичный круг.

1925

Logique >*

Одиночество подводных лодок

Что во дно морей уткнулось с честью

Хватку жесткую ножных колодок

Вот что я предпочитаю счастью

Акробата жест полуразвязный

Полугреческий на вышке малой

И его полет кругообразный

И песок арены бледно алый

Паровоза бег без машиниста

Пред поездом где все играют в карты

И самоубийство гимназиста

Над письмом с ошибками на парте.

Обожаю отвращенье бога

И землетрясенье высоты

Вылетая из окна как слово

Никогда не разобьешься ты

Сон тебя подхватит солнце скроет

Засмеешься ты когда падет

Тело ночи точно флаг на полюс

С дирижабля белого на лед.

«Примите братья чемодан души…» >*

Примите братья чемодан души

Ведь я вернулся с этого курорта

Звенят в кармане[14] слов гроши

Иду в кафе бегу как мних от черта

Заслуженная горечь прошлых лет

Вспорхнула ты, меня оставив долу

И стало мне так странно на земле

Как бы быку что сел слегка в гондолу

Лоснится радость — новая квартира

В водопроводе розовый настой

А старого слугу с лицом Сатира

Сменил прекрасный[15] юноша простой

Схожу во двор там граммофон воркует

В саду растут деревья из халвы

Из окон дев десятки интригуют

И в воздухе хвалебный шум молвы

Я чувствую толстеет тихо сердце

Щека блестит как пряник ото сна

Рука висит безжизненно отверста

Ползет улыбка — червь по лону дна

Газела о бедности >*

Навыворот свои надену брюки

И станет в пустоте <нрзб.>[16] светлей

И как ребенка шляпу хвать я в руки

И будет мне как будто веселей

Сойду сойду на тротуар потертый

Скажи! Скажу. Ты мне бездельник люб,

Потом единым пассажиром спертый

Решу что дольше не смущаться не могу

Войду к Тебе облаянный швейцаром

И вдруг и вдруг, случится нечто вдруг

И как пред полицейским комиссаром

Перед Тобой, я виновато засмеюсь

Но не ответишь ничего мне стерва!

И станет лучше мне, лучшей еще.

Я попрощаюсь обстоятельно во-первых

И шасть уйду. Шасть это хорошо.

«Как снобы в розовых носках…» >*

Как снобы в розовых носках,

Как дева в липовых досках

Доволен я своей судьбою

Убийцей[17] и собою

На башне флаги весело вились

И дети хорошо себя вели

То был четверг страстной он был веселый

С горы к нам тек необъяснимый зной

Под тяжестью моих воспоминаний

Ломался я как полосатый стул

1925

Сольфеджио >*

На толстый ад, на небольшие ведра

Шасть капает не мало, мало фи;

Склонился кий, еще как будто твердый,

И пейсы спят, как соло воробьи.

Удить ли скверну, расточать ли рыбу,

Все пруд под корень карий подсечен,

Болит как бы или, вернее, ибо

Ободран брык: работой увлечен.

Субботой усечен и обесспермен,

С пирамидоном ворочусь к себе.

Чалдона мать! хоть незаконен термин,

Спасайся, Мойра! У! дуду сгребе.

О дурий дроч, о неумолчный кортик!

Сонливое исчадие зачах,

Чтоб снова, шасть, как из коробки чертик,

В ногах у ног иль на других ногах.

Париж. Начало декабря 1924

Мойрэ >*

Не малая твоя величина

Не утешает. Ан в душе тревога!

О престарелая и дурная женщина!

Отстань! Отлипни, Мойра! Ради Бога.

Безукоризненно качается корма

Прохожей женщины. Ее ль ты стоишь? (Стоишь).

Подпрыгивая часто, как барман,

Трясу коктейль из слез. Ты пьешь и сволочь поишь.

(То об зверях домашних говорю).

Но будет! Будет нэкое свиданье!

Порю детей. Пальто любви порю.

Ты ж порешь чепуху мне в назиданье.

Смирение: морение души.

Души ее! но ан склизка Ты, Мойра.

И ань собрав последние гроши:

Верчу Фанданго, плачу: Ойра! Ойра!

<1925–1927>

«На олеографическом закате…» >*

На олеографическом закате

Танцует незнакомый[18] человек

Как женщина на розовом плакате

Как мой двадцатый год двадцатый век

В нейтральный[19] час когда все страшно странно

Когда поет виолончель земли[20]

Но так таинственно[21] и так пространно

Ходатайствуют голоса вдали

Безотговорочно навстречу ты идешь

И таешь вежливо на расстояньи шага

Как лиственный летающий галдеж

И иль на пне холеная бумага