Орфей - [10]
Итак, я подвожу итог. Дамы организуют шествие. Они появляются с криком «оплевать Орфея». Внезапно открывается окно, Орфей, окровавленный, бросается к ним и зовет на помощь. Дамы намерены взбежать по ступенькам, но слишком поздно! Орфей падает, и вся толпа — не забудем, что это женщины… женщины, которые любят кричать, но которых ужасает вид крови — вся толпа, я повторяю, поворачивает назад. Затмение. Город видит в этом затмении гнев солнца за насмешку над одним из его бывших жрецов. Власти преграждают путь женщинам, и женщины, через Аглонику, рассказывают о странном преступлении, которому они только что были свидетелями. Весь город ринулся на место происшествия. Пришлось применить суровые меры, чтобы прекратить беспорядки, и срочно послать меня, который вас допрашивает и не позволяет считать себя шутом гороховым. Намотайте это на ус.
ЭРТЕБИЗ. Но я вас не…
СЕКРЕТАРЬ. Молчать. Вас не спрашивают.
КОМИССАР. Действуем по порядку. (Секретарю). На чем я остановился?
СЕКРЕТАРЬ. Бюст. Я позволю себе напомнить про бюст.
КОМИССАР. А! Да. (Эртебизу) Вы служите в этом доме?
ЭРТЕБИЗ. Я друг дома.
КОМИССАР. Для триумфа требуется бюст Орфея. Знаете вы такой?
Эртебиз подходит к двери и закрывает ее. Видна голова Орфея на цоколе. Комиссар и секретарь оборачиваются.
КОМИССАР. Не похож.
ЭРТЕБИЗ. Это прекрасная вещь.
КОМИССАР. Кого?
ЭРТЕБИЗ. Как вам сказать?
КОМИССАР. Он не подписан, этот бюст?
ЭРТЕБИЗ. Нет.
КОМИССАР. (секретарю) Пишите: «Голова, считающаяся головой Орфея».
ЭРТЕБИЗ. Нет, нет. Безусловно, это Орфей. Неизвестен лишь автор.
КОМИССАР. Тогда отметьте: «Голова Орфея, работы неизвестного». (Эртебизу) Ваши данные.
ЭРТЕБИЗ. Что?
СЕКРЕТАРЬ. У вас спрашивают ваши данные.
КОМИССАР. Ну, по части ремесла меня не проведешь. У меня глаз.
Он подходит и похлопывает стекла.
Вы стекольщик, приятель!
ЭРТЕБИЗ. (улыбаясь) Стекольщик, признаю.
КОМИССАР. Признавайтесь, признавайтесь, это единственная стоящая система защиты.
СЕКРЕТАРЬ. Извините, господин комиссар, но если мы у него потребуем документы…
КОМИССАР. Вполне справедливо.
Садится.
Ваши документы.
ЭРТЕБИЗ. Я… у меня их нет.
КОМИССАР. Ха!
СЕКРЕТАРЬ. Ох! Ох!
КОМИССАР. Вы ходите без документов? Где они? Где вы проживаете?
ЭРТЕБИЗ. Я живу… то есть, так: я жил…
КОМИССАР. Я не спрашиваю, где вы жили. Я вас спрашиваю, где вы прописаны в настоящее время?
ЭРТЕБИЗ. В настоящее время?.. В настоящее время… я нигде не прописан.
КОМИССАР. Ни документов, ни прописки. Чудесно. Бродяжничество. Бродяга! С вами все ясно, мой друг. Ваш возраст?
ЭРТЕБИЗ. Мне… (он колеблется)
КОМИССАР. (допрашивает, повернувшись спиной, подняв глаза к небу, покачивая ногой, как экзаменатор) Я полагаю, вам по меньшей мере…
ГОЛОВА ОРФЕЯ. Восемнадцать.
СЕКРЕТАРЬ СУДА (записывает) Семнадцать лет.
ГОЛОВА ОРФЕЯ. Восемнадцать.
КОМИССАР. Родились…
СЕКРЕТАРЬ. Минуточку, господин комиссар, я подчищу цифру.
Подчищает. Эвридика наполовину показывается из зеркала.
ЭВРИДИКА. Эртебиз… Эртебиз. Я знаю, кто вы. Ну же, входите, мы ждем. Не хватает только вас.
Эртебиз колеблется.
ГОЛОВА ОРФЕЯ. Спешите, Эртебиз. Идите с нею. Я что-нибудь за вас выдумаю.
Эртебиз ныряет в зеркало.
Сцена двенадцатая
ГОЛОВА ОРФЕЯ, КОМИССАР, СЕКРЕТАРЬ
СЕКРЕТАРЬ. Господин комиссар, я к вашим услугам.
КОМИССАР. Рождены…
ГОЛОВА ОРФЕЯ. Мэзон-Лаффитт два Ф, два Т.
КОМИССАР. Раз уж вы называете место рождения, не откажитесь назвать ваше имя. Вас зовут…
ГОЛОВА ОРФЕЯ. Жан.
КОМИССАР. Жан как?
ГОЛОВА ОРФЕЯ. Жан Кокто.
КОМИССАР. Кок…
ГОЛОВА ОРФЕЯ. К.О.К.Т.О. Кокто.
КОМИССАР. Подходящее имя, чтобы спать на улице. Естественно, что вы спите на улице. Разве что теперь вы сосредоточитесь и назовете свой адрес…
ГОЛОВА ОРФЕЯ. Улица Анжу, десять.
КОМИССАР. Вы становитесь разумным.
СЕКРЕТАРЬ. Подпись…
КОМИССАР. Приготовьте перо. (Эртебизу) Подойдите. Подойдите, вас не съедят. (оборачивается) Ох!
СЕКРЕТАРЬ. Что такое?
КОМИССАР. Гром и молния! Обвиняемый исчез.
СЕКРЕТАРЬ. Это чудо!
КОМИССАР. Чудо… Чудо… Никакого чуда.
Шагает взад-вперед по сцене.
Я не верю в чудеса. Затмение это затмение. Стол это стол. Обвиняемый это обвиняемый. Действуем по порядку. Вот дверь…
СЕКРЕТАРЬ. Невозможно, господин комиссар, — чтобы выйти в эту дверь, надо опрокинуть мой стул.
КОМИССАР. Остается окно.
СЕКРЕТАРЬ. Для этого надо пройти перед нами. И потом, обвиняемый отвечал. Он отвечал до последней минуты.
КОМИССАР. Так что же?
СЕКРЕТАРЬ. Так я ничего не понимаю.
КОМИССАР. Существует несколько секретных выходов, о которых убийца ибо это бегство является доказательством преступления — о существовании которых, говорю я, убийца знал. Простучите стены.
Секретарь стучит. Поиски.
СЕКРЕТАРЬ. Стена целая.
КОМИССАР. Прекрасно. Коль скоро этот парень скрылся, не попрощавшись, не доставим ему удовольствия искать его у него на глазах. (во все горло) Дом окружен моими людьми. Нельзя сделать и двух шагов, чтобы не попасться, а если он заупрямится, мы будем ждать, пока его не выгонит голод. Идемте.
СЕКРЕТАРЬ. Вот так история!
КОМИССАР. Никаких историй. Вечно вы всюду видите истории.
Они выходят. Когда створки двери скрывают бюст, актер заменяет свою голову фальшивой. Сцена остается пустой.
КОМИССАР
Монодраму «Человеческий голос» Кокто написал в 1930 году для актрисы и телефона, напитав сюжет удушливой атмосферой одинокой женской квартирки где-то на бульварах. Главную роль на премьере исполнила французская звезда Берт Бови, и с тех пор эта роль стала бенефисной для многих великих актрис театра и кино, таких как Анна Маньяни, Ингрид Бергман, Симоне Синьоре. Несмотря на давнюю дружбу с Жаном Кокто, Франсис Пуленк ждал 29 лет, прежде чем решил написать оперу на сюжет «Человеческого голоса». Сделав ряд незначительных купюр, он использовал оригинальный текст пьесы в качестве либретто.
Трехтомник произведений Жана Кокто (1889–1963) весьма полно представит нашему читателю литературное творчество этой поистине уникальной фигуры западноевропейского искусства XX века: поэт и прозаик, драматург и сценарист, критик и теоретик искусства, разнообразнейший художник живописец, график, сценограф, карикатурист, создатель удивительных фресок, которому, казалось, было всё по плечу. Этот по-возрожденчески одаренный человек стал на долгие годы символом современного авангарда.Третий том собрания сочинений Кокто столь же полон «первооткрывательскими» для русской культуры текстами, как и предыдущие два тома.
«Ужасные дети» — отчасти автобиографический роман Жана Кокто — известного поэта, писателя, драматурга, график и декоратора, живописца…
История, рассказанная в пьесе, стара, как мир и столь же тривиальна. В центре внимания драматурга — театральный семейный дуэт, скучноватая идилличность которого внезапно вспарывается острыми углами любовного треугольника. Примадонна и хозяйка парижского театра Эстер находится на том гребне красоты, признания и славы, за которым неминуемо брезжит период медленного увядания. Она обожает своего мужа Флорана — героя-любовника, премьера «Комеди Франсез». Молодость врывается в их жизнь непрошеной длинноногой гостьей, начинающей актриской Лиан, чьи робость и полудетская угловатость быстро сменяются созвучной новому времени беспардонностью.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Трехтомник произведений Жана Кокто (1889–1963) весьма полно представит нашему читателю литературное творчество этой поистине уникальной фигуры западноевропейского искусства XX века: поэт и прозаик, драматург и сценарист, критик и теоретик искусства, разнообразнейший художник живописец, график, сценограф, карикатурист, создатель удивительных фресок, которому, казалось, было всё по плечу. Этот по-возрожденчески одаренный человек стал на долгие годы символом современного авангарда.Набрасывая некогда план своего Собрания сочинений, Жан Кокто, великий авангардист и пролагатель новых путей в искусстве XX века, обозначил многообразие видов творчества, которым отдал дань, одним и тем же словом — «поэзия»: «Поэзия романа», «Поэзия кино», «Поэзия театра»… Ключевое это слово, «поэзия», объединяет и три разнородные драматические произведения, включенные во второй том и представляющие такое необычное явление, как Театр Жана Кокто, на протяжении тридцати лет (с 20-х по 50-е годы) будораживший и ошеломлявший Париж и театральную Европу.Обращаясь к классической античной мифологии («Адская машина»), не раз использованным в литературе средневековым легендам и образам так называемого «Артуровского цикла» («Рыцари Круглого Стола») и, наконец, совершенно неожиданно — к приемам популярного и любимого публикой «бульварного театра» («Двуглавый орел»), Кокто, будто прикосновением волшебной палочки, умеет извлечь из всего поэзию, по-новому освещая привычное, преображая его в Красоту.