Орфей - [9]
Выход сборника «Орфей» был отмечен печатью военного времени – газетно-журнального отклика он не дождался, литературных критиков разметало по свету. Но тем драгоценнее становится сохранившееся в одном из писем мнение Николая Артемьевича Еленева, архитектора, искусствоведа, писателя, мемуариста, близкого друга семьи Марины Цветаевой (он был приятелем и сокурсником С. Эфрона), оставившего о ней свои воспоминания [9]. Вот что пишет Н. А. Еленев А. Л. Бему 15 апреля 1944 г.: «“Орфей” уже не проба. В стихах уже много настоящих достоинств: прежде всего они самобытны, они – важны, кроме этого. Слово “важны” Вам объяснять мне не надо! Это их счастливо отличает от дамских творений. Экономия, столь необходимая, тоже налицо. Но стихи не для широкого потребления. Кто теперь знает об Улиссе и о “безветренном море фаяков”! Все мы вынули проклятый жребий! Кто поймет насколько удачно слово “оны” в применении к мифу об Орфее? Да поймут ли, наконец, старое, столь певучее слово в строке:
“И утро – лишь исход для новых теней ?..”
Прекрасна “Молитва”, превосходна!.. а) тема чутко подана с библейским призвуком; “выси, всплывшие, как мели” – сильный правдивый образ, в корне таящий “парадокс”; можно было бы говорить и дальше… b) разрешение (в смысле классического сонета, хотя “Молитва” не сонет) – перевод во времени, трансмутация своего рода.
“Новая весна” – романс. Но кто нынче напишет музыку!? Ведь мы – каторжане…
Дай Бог, чтобы поколение, к которому принадлежит Ваша дочь, действительно увидело “прощенные поля”. О недостатках не хочется говорить: есть и они. Мешает мне очень новая орфография…» [10]
Во время войны, 7 июля 1941 г., Ирина Бем вышла замуж за инженера-агронома Михаила Антоновича Голика (1912–1971). Вскоре у них родилась дочь Мария (1943), а в начале 1945 г. – сын Алексей. Наступил победный май 1945 года, но вместе с освобождением Чехословакии Советской армией от немецкой оккупации для многих русских эмигрантов настало новое тяжкое испытание. Несчастье постигло всю семью Бемов. В ходе повальных арестов среди эмигрантов, которые проводили советские спецорганы, были задержаны муж Ирины – Михаил Голик и муж Татьяны – Сергей Давыдов [11]. Однако счастье неожиданно улыбнулось М. Голику, и после трех месяцев пребывания в чешском городке Ратиборж ему чудом удалось вернуться домой в числе небольшой группы русских пражан. Для отца Ирины, Альфреда Людвиговича Бема, освобождение Чехословакии Советской армией обернулось настоящей трагедией. После ареста 16 мая 1945 г. никто больше не видел его, и никаких официальных сведений о его кончине семья так и не дождалась.
В начале войны, с 1942 г. и до рождения дочери, Ирина Голикова (Бем) [12] преподавала в русской реальной гимназии в Праге. И на профессиональном поприще она пошла по стопам отца. Вспоминает одна из ее учениц – Ирина Владимировна Рафальская, внучка генерала Д. Г. Щербачева, дочь царского дипломата В. Т. Рафальского, арестованного так же, как и А. Л. Бем, в 1945 г. в ходе массовых арестов советскими органами безопасности, и тоже трагически погибшего: «Ирина Альфредовна <…> была спокойная, особенно не улыбалась. Была всегда серьезная, но мы чувствовали в ней какую-то силу, и мы подчинялись этой силе. У нее были большие ясные глаза. Она входила в класс (мы были такие сорванцы, тридцать человек, один шальнее другого) и наступала тишина – если бы иголка упала, слышно было бы. Она только поднимала свои глаза – и всё… В нашем классе она преподавала только латынь, и мы знали латынь назубок. <…>
У Ирины Бем было лицо мадонны, но без улыбки. Она была красивая, стройная всю жизнь, у нее была такая скульптурная, как бы “каменная” красота, как у статуи <…>. Она была величавая, замкнутая, без видимых эмоций, очень сдержанная, очень во всех отношениях корректная. Когда у нее родилась девочка, Машенька, мы все захотели быть крестными, но весь класс не может быть крестными <…> Но я была на этих крестинах в Профессорском доме. <…>
Да, мы знали, что она пишет стихи, красивые стихи, но никогда не приходилось их слышать» [13].
Похожий образ И. Бем запечатлелся и в памяти ее дочери Марии Голиковой, в замужестве Доскочиловой: «она была человеком замкнутым, погруженным в себя», «говорила она по-чешски с заметным акцентом, как многие русские, которые считали, что Чехия для них – жилье временное» [14].
После окончания войны оставшиеся в живых члены семьи А. Л. Бема постепенно покидают Прагу, где всё напоминало о трагедии. Младшая из дочерей Альфреда Людвиговича, Татьяна, обосновалась в конце концов с семьей в Словакии. В 1946 г. семья Ирины переехала из Праги в маленький городок Хрудим в восточной Чехии, куда должен был переселиться М. А. Голик в связи с новой работой. В 1949 г. к ним присоединилась Антонина Иосифовна Бем, но спустя год ей пришлось переехать к младшей дочери, чтобы нянчить маленьких внуков вышедшей вторично замуж Татьяны. В 1953 г. Ирина Альфредовна начала преподавать русский язык в Экономической школе в г. Пардубице, куда ей приходилось ездить из Хрудима. Наконец, в 1963 г. семья окончательно обосновалась в уютном и живописном городке Градец Кралове (на северо-восток от Праги), и Ирина Альфредовна (Алексеевна) стала преподавателем русского языка и литературы в городской гимназии, поначалу продолжая работу и на прежнем месте. По воспоминаниям дочери, она постоянно стремилась возбудить в своих чешских учениках интерес к русской литературе, а тем, кто увлекся стихами, помогала готовиться к конкурсам декламации русской поэзии, традиционно и регулярно проводившимся в послевоенной социалистической Чехословакии.
Александр Александрович Туринцев (1896–1984), русский эмигрант первой волны, участник легендарного «Скита поэтов» в Праге, в 1927 г. оборвал все связи с литературным миром, посвятив оставшиеся годы служению Богу. Небольшое поэтическое наследие Туринцева впервые выходит отдельным изданием. Ряд стихотворений и поэма «Моя фильма» печатаются впервые.
Михаил Штих (1898-1980) – профессиональный журналист, младший брат Александра Штиха, близкого друга Бориса Пастернака. В юности готовился к карьере скрипача, однако жизнь и превратности Гражданской войны распорядились иначе. С детства страстно любил поэзию, чему в большой степени способствовало окружение и интересы старшего брата. Период собственного поэтического творчества М.Штиха краток: он начал сочинять в 18 лет и закончил в 24. Его стихи носят характер исповедальной лирики и никогда не предназначались для публикации.
Елена Феррари (O. Ф. Голубовская, 1889-1938), выступившая в 1923 году с воспроизводимым здесь поэтическим сборником «Эрифилли», была заметной фигурой «русского Берлина» в период его бурного расцвета. Ее литературные дебюты вызвали горячий интерес М. Горького и В. Шкловского. Участие в собраниях Дома Искусств сделало Елену Феррари одной из самых активных фигур русской литературной и художественной жизни в Берлине накануне ее неожиданного возвращения в советскую Россию в 1923 г. Послесловие Л. С. Флейшмана «Поэтесса-террористка», раскрывая историко-литературное значение поэтической деятельности Елены Феррари, бросает свет также на «теневые», малоизвестные обстоятельства ее загадочной биографии.