Оренбург - [77]
Сохранившиеся подписные листы собраний, на которых решались вопросы о закрытии Нового собора, Воздвиженской, Петропавловской, Дмитриевской, Богословской и Михайловской церквей, а также об упразднении по докладу Рафикова мечети в поселке Карачи[386], говорят о том, что решения не всегда принимались единогласно. Так, в хозяйственном цехе Главных железнодорожных мастерских результаты голосования были таковы: за ликвидацию церквей выступило 45 человек, против — 13, воздержалось— 13[387].
Закрытие церквей лишало людей возможности отправления культа, нарушало права верующего населения. Разрушение кафедрального собора в центре города — факт дикого вандализма.
В 1930 году в Оренбурге проживало уже 7000 лишенцев (тех, кого лишали избирательных прав). На 2-й Оренбургской городской конференции ВКП(б), ссылаясь на продовольственные трудности, была дана команда: «не кормить классового врага»[388], то есть лишить «врагов народа» продовольственных карточек. Об этой задаче говорилось не раз на различных заседаниях. Вскоре было снято с довольствия 12 процентов населения города[389]. Когда же потребовалось жилье для авиашколы, то лишенцев выселили из домов и квартир в двухдневный срок[390].
К началу 1931 года дом заключения в Оренбурге был переполнен. На 325 мест по нормативам здесь в феврале находилось 1955 человек. Некоторые камеры были так «набиты, что войти в них невозможно — сплошная человеческая масса»[391]. Люди страдали и от вшей, нарастала угроза эпидемии. В докладной записке прокурор Козловский ставил вопрос об ускорении дел заключенных через тройки ОГПУ для «разгрузки», а также просил принять меры для перевода заключенных в Соль-Илецкую трудовую колонию или Орский домзак.
В начале тридцатых годов массовые репрессии применялись и по отношению к сельскому активу. Так, в 1931 году только по селам, находившимся в ведении Оренбургского горкома ВКП(б), было арестовано и отдано под суд пять председателей и 12 членов сельских Советов, 13 председателей колхозов и 14 членов их правления, 41 колхозник, восемь рабочих совхозов, один председатель коммуны, 14 членов экспертных комиссий[392]. Чаще всего их привлекали к суду за то, что они заявляли, что кулаков в их селах не осталось и облагать сверхзаданиями некого.
Что же считалось тогда крамольным, за что могли арестовать?
На закрытом заседании общего собрания членов и кандидатов ВКП(б) при Оренбургском горисполкоме 30 марта 1931 года было принято следующее решение: «Обязать каждого члена и кандидата ВКП(б) повести решительную борьбу с моментами кулацко-вредительской агитации о якобы периодичности неурожайных лет о всех моментах... немедленно ставить в известность парторганизацию»[393]. То есть даже констатация периодичности засух считалась теперь «кулацко-вредительской агитацией» со всеми вытекающими отсюда последствиями.
В документах есть утверждение, что в колхозах Городищенского сельсовета велась «усиленная кулацкая агитация за уравниловку при распределении аванса». Конечно, не кулаки, а скорее бедняки должны были, на наш взгляд, выступать за уравниловку.
После сталинского заявления о том, что по мере успехов социализма будет обостряться классовая борьба, в конце двадцатых — начале тридцатых годов прошли несколько процессов, которые должны были «подтвердить эту закономерность». Все они имели определенное отражение и в Оренбуржье.
В сущности, массовые репрессии берут свое начало с так называемого «шахтинского дела». Как докладывал начальник ОГПУ Оренбургской губернии Коростин, специалисты Оренбурга и вообще вся интеллигенция реагировали на него очень слабо, боялись о чем-либо высказываться или совершенно отмалчивались, или «считали этот заговор вымыслом ГПУ и очередным спецсредством»[394].
Позже в городе прошла чистка комсомольской организации школы имени Шевченко. Некоторых из учеников исключили из комсомола. Им вменялось в вину то, что они после появления статьи Сталина «Головокружение от успехов» рассуждали о распадающихся колхозах, хотя в самом деле были такие хозяйства. И хотя учащиеся пытались оправдаться тем, что они имели в виду те колхозы, которые создавались с нарушением принципа добровольности, их объяснение не было принято во внимание[395].
Процесс, получивший название «академического», по которому были привлечены выдающиеся историки страны Н. М. Дружинин, Е. В. Тарле и другие, у нас обернулся ликвидацией контрреволюционной националистической группировки среди студентов Оренбургского башпедтехникума в 1934 году. Руководителем группы сочли И. 3. Темирова (он родом из Сорочинского района, из середняков, бывший член ВКП(б)). Его обвиняли в том, что он разжигал вражду к «русским, которые, втягивая их (башкир, — Л. Ф.) в учебу, хотят еще больше закабалить». Темиров за свою «преступную» деятельность был исключен из комсомола. Оренбургский отдел ОГПУ, сообщая об этом, отмечал, что он был против чтения книг, считал, что готовиться к занятиям — «только забивать голову».
