Орельен. Том 2 - [34]

Нет, домой он еще не хотел!

— Ну, знаете ли, если вы уж эту бурду называете Айала! Видно, окончательно вкус потеряли…

Прибежал с извинениями метрдотель:

— Во-первых, шампанское подали теплым. Твердишь, твердишь, чтобы его сначала хорошенько охладили… Мосье, надеюсь, не будет в претензии. — Серебряное ведерко промелькнуло над головами пирующих.

— Вы разоритесь, — тихонько шепнул доктор. Орельен неопределенно махнул рукой.

— Вот когда у меня тоска… — начала Симона.

Но так никто и не узнал, чем она разгоняет тоску. Симона нежно погладила Орельена по волосам, затем пощупала скатерть.

— Люблю хорошее белье, — вздохнула она, — ох, до чего же люблю столовое белье, прямо сказать не могу…

Где и когда они подцепили этого худенького низкорослого парня с тоненькими ручками, со слишком низким воротничком и неестественно длинной шеей, на которой выделялось непомерно большое по сравнению со всем прочим адамово яблоко? Он был знакомый Декера. Может быть, он привязался к ним еще в «Кавказском замке»? Возник он на соседнем стуле внезапно, как гриб. Должно быть, смокинг был ему слишком мал, юноша то и дело поддергивал брючонки, судорожно сучил ногами.

— Надо, молодой человек, пить, — наставительно произнес Орельен, наливая ему шампанского. Непослушный смокинг снова вздернулся на животе, кадык судорожно заходил, и идиотское личико исчезло за бокалом. Молодой человек считал своим долгом поддерживать с Симоной светский разговор, а Симона только удивлялась. Она терпеливо ждала часа, когда Лертилуа, то есть ее Роже, захочет бай-бай. Тогда она увезет его к себе, он отоспится вволю, а утром… Ей хотелось, чтобы он приласкал ее, хотелось заполучить его. Местная дамочка в фисташковом платье, видя, что есть свободные кавалеры, подсела к их столику; кто ее пригласил — Декер, молодой человек с кадыком, или она действовала по собственной инициативе? Дамочка оказалась на редкость разговорчивой и потребовала себе коньяку.

Закусочная отчасти смахивала на торт: желто-канареечные стены с намалеванными на них розовотелыми древними греками и их гологрудыми дамами — стиль «фи-фи».

Кадык молодого человека как магнитом притягивал взгляды Орельена. Просто непристойно молодому человеку иметь такую шею. Орельен нагнулся к доктору и крикнул, указывая пальцем на эту чисто жирафью шею:

— Вы понимаете меня, доктор?

— Не совсем…

Более подробное объяснение заняло бы слишком много времени. А что, если взять да просто набить этому субъекту морду? Тошно смотреть, как он подтягивает брючки, стараясь не помять складки. А кадык-то, кадык!

— Видишь, кто вошел? — провизжала фисташковая дамочка над ухом Декера. Орельен притворился, что видит. Ему-то что за дело, кто вошел? Вошла группа новых посетителей, в том числе несколько немолодых и довольно безобразных мужчин, вокруг которых, словно рой мух, увивались дамы. Верх кретинизма — расставить повсюду лампы, а на лампы еще нацепить абажурчики цвета танго. И все это на фоне столь же пошлой явы. Играли пианист, аккордеонист и флейтист.

— Скажите же, доктор… — Орельен и сам не знал, что именно должен был сказать ему доктор… Декер обратился к фисташковой дамочке.

— А ведь верно… — Что верно? Как он глупо выразился… Он хотел сказать… По-видимому, их милейший доктор отлично спелся с этой фисташковой. Она шепнула:

— Волин… — Должно быть, так звали этого усатого типа, перед которым плясала вся прислуга, да и посетители тоже.

— А что, если ему набить морду? — мечтательно произнес Орельен. Собеседники дружно зашикали на него, а Симона взяла ладонями его лицо и повернула в другую сторону. Должно быть, Симона тоже, как и все прочие, была в курсе дела.

— Это Волину-то набить морду? Он, видно, совсем рехнулся. — Фисташковая дамочка испуганно передернула плечами. Пудря нос, она пояснила: — Нашелся один такой, я его знала, он поспорил с ним, и только его и видели.

Декер перегнулся через столик и стал объяснять молодому человеку, а не Орельену:

— Вы его знаете? Волина? Нет? Это, я вам доложу, тип… Всем верховодит. Один из самых крупных торговцев китайскими наркотиками, которые ему доставляют через Сибирь в коробках из-под ваксы. Держит скаковую конюшню.

Какая-то дама в пиджаке мужского покроя, с коротко остриженными под мальчика волосами, слегка располневшая, но с прекрасными живыми глазами и забавно вздернутым носиком, пересекла зал, выйдя из двери возле самой эстрады. Увидя ее, Волин поднялся, огромный, массивный, как надгробный камень. Дама засмеялась, однако вид у нее был явно смущенный. Она села за столик и скрестила ноги. Узенькая юбка задралась выше колен. Орельен взглянул на своего соседа — тот усердно одергивал слишком короткие брюки. Фисташковая дамочка снова выступила в роли чичероне:

— Это Манон Грёз… она чудесно поет… вы ее сейчас услышите…

— Лесбийка? — осведомился доктор. Фисташковая дамочка пожала плечами. Такие мелочи ее не интересовали. Аккордеонист в честь Волина сыграл соло. Вокруг Волина уже собрались женщины, как менялы в казино вокруг крупье.

— Еще бутылку, — крикнул Орельен. Симона потихоньку вздохнула: в хорошем он будет виде. Она хотела, чтобы Орельен купил ей цветов. Но, боясь разочароваться, она подняла брови с таким видом, что цветочница сразу же отошла прочь. Тип с кадыком разглагольствовал теперь о литературе: