Орёл умирает на лету - [8]

— Мы направляемся в детскую колонию.

— Так, вам, значит, нужна трудовая колония? — Он внимательно взглянул на Сашу. — Так-так, понимаю... Вам придется идти прямо, километра два, а за городом, как только пройдете конный двор, свернете чуточку влево, а потом снова по прямой, пока не доберетесь до деревянных складов...

— Большое вам спасибо.

— Погодите благодарить. За теми складами еще с полкилометра пути. А там увидите цепочку фонарей.

— Мне объяснили, что колония размещается не то в бывшем монастыре, не то в соборе... И я, увидев вот эту церковь, обрадовался было, подумав, что находимся у цели. А нам, оказывается, идти и идти, — вставил Басыров.

— Это Троицкая церковь, знаменитая церковь, в подвалах ее сидел Салават Юлаев, ожидая допроса, — объяснил бородатый.

Саша с опаской взглянул в ту сторону, куда указывал тростью их новый спутник, но в темноте ничего, кроме колокольни, не разглядел. А бородач продолжал как ни в чем не бывало:

— Вот тут, под горой, на реке, напротив этого моста, казнили пугачевцев. На льду была поставлена избушка без пола, ничего не подозревавший человек входил в нее и сразу попадал под лед. А еще вон на том холме...

Но Басыров очень торопился, даже у него, выдержанного человека, не хватало терпения. Поблагодарив бородатого, он повел Сашу дальше, но обладатель густой бороды не отставал от них:

— На месте колонии когда-то был монастырь, это вам правильно подсказали. Обязательно обратите внимание на дуб. Одинокий, высокий. Каждую весну на нем монахи вешались.

Басырова так и подмывало расхохотаться. Ну и попался же им историк-гробокопатель.

Саша вздрогнул. Бородатый остановился под фонарем и, подняв трость, точно шпагу, указал ею куда-то в темноту:

— Обязательно обратите внимание на то дерево...

Басыров легонько подтолкнул мальчика:

— Поторопись, дорогой, нынче в теплой постели будешь спать.

Вдруг на Матросова напала такая тоска, что он резко рванулся назад, точно желая вернуться к говоруну:

— Дяденька, а далеко ли отсель море? — выкрикнул он с каким-то отчаянием.

— Больше тысячи километров... до ближайшего... по прямой.

Басыров не стал сердиться и шутливо упрекнул Сашу:

— Вижу с географией не дружил. Ума не приложу: зачем тебе море?

Сразу за последними домами в лицо ударил пронизывающий ветер. Если бы они не увидели цепочку ярких лампочек, то можно было подумать, что заблудились. Но ориентиры совпадали. По оврагам, через холмы путники двинулись прямо к долгожданной цели. В эту минуту утомленный и голодный Саша думал лишь об одном: как бы побыстрее добраться до какой-нибудь столовки. Даже убегать никуда не хотелось. До того он устал!

Неожиданно перед их глазами выросли каменные здания, стоявшие вплотную, точно в обнимку. И тут раздался властный голос часового:

— Стой! Кто идет?

— Свои, — ответил по-уставному Басыров.

Перед ними стоял худой и подтянутый подросток.

При свете качающегося на ветру фонаря холодно и враждебно поблескивало зеркало штыка.

— А, новенький, — облегченно протянул часовой, в упор разглядывая Матросова. — Сейчас вызову карнача, побудьте вот тут, за будкой.

Караульный начальник старался казаться строгим, хотя ему от силы можно было дать лет шестнадцать и то без «хвостика»... Для солидности он даже басил. Тут же под фонарем, мельком взглянув на обложку дела, сухо сказал:

— Дело номер девять тысяч девятьсот двадцать пять. Есть еще кто-нибудь?

— Все тут, — пояснил Басыров.

— Как звать-то? — буркнул карнач.

— Сашка Матросов.

— Вот что, Матросов, проходи. А вас пропустить не могу.

— Понятно, — ответил Басыров. И, обращаясь к мальчишке, почти с сожалением проговорил:

— Спасибо, Сашок, за поведение. Приехали-то почти без всяких приключений. До свидания.

— Прощай...

Саша стоял перед железными воротами, низко опустив голову, исподлобья посматривая на нового конвоира. Неужели вся жизнь вот так и пойдет: его будут передавать из рук в руки, а воли настоящей никогда и не будет? Стало страшно. Он почувствовал себя таким заброшенным, почти обреченным, тут, под уфимским небом. Оно казалось таким необжитым и таким неприветливым, что никакими словами этого не выразишь.

Караульный начальник Володя Еремеев шел позади, вскинув голову, сощурив зеленые глаза. Он балагурил, как с добрым знакомым.

— Сам виноват, Матрос, не по графику явился. Видишь ли, какое дело, теперь вот специально воду согревать приходится.

Саша хмуро и дерзко смотрел на карнача, а отвечать не отвечал. Он не верил в подчеркнутое благожелательство. Просто не поверил да и все тут.

В бане — зеркало, наполовину потускневшее. Саша на миг остановился, чтобы бросить беглый взгляд. Глянул и своим глазам не поверил: на него уставился черномазый парень в тельняшке. На таком фоне лишь глаза блестели. Вот те и на!

Он скоблил себя что надо. Давно такого удовольствия от умывания не испытывал, хотя в этой воде можно было и окоченеть. Никто и не думал ее согревать-то! В предбаннике карнач произвел осмотр по всем правилам.

— Сперва я тебя, морячок, за брюнета принял, а теперь вижу, ошибся — натуральный сивый... Ну-ка, покажи уши!

Начальство, по всей вероятности, осмотром осталось недовольно.