Даже письмо, как бывало раньше, не успокоило его. Оставалось одно — честно отработать наказание...
Пришел день освобождения из карантина. Но радость была омрачена тем, что за ними явился знакомый им Колька Богомолов. Ребята из карантина опешили: вот уж не думали, что он еще раз рискнет предстать перед ними. Неужели он забыл, что получил взбучку?
Держался он по-прежнему недоступно.
— Первое важное предупреждение — убрать за собой постель, — приказал он с большим удовольствием.
Кислород не спешил подняться. Саша тем более не старался показать особое усердие.
— Второе важное предупреждение,— заявил чуть погодя Богомолов, — придется оставить вас еще на один срок в карантине... Вижу, тут понравилось.
Вот это возымело мгновенное действие. Никому, ясно, не хотелось торчать в этой дыре.
— Третье важное предупреждение — становиться по ранжиру и ждать моей команды...
Ребята хихикнули, но не стали бунтовать. Сделали вид, что примирились...
...Саша Матросов с грехом пополам выдержал срок карантина, еле дождавшись того дня, когда перед ним во всю ширь распахнется дверь, цепко держащая его в заключении. В первое мгновение он как будто даже ошалел. Он дышал удивительно чистым воздухом, полным аромата.
Ветер принес волнующие запахи черемухи и сирени, бог знает каких-то диких степных трав, неизвестных и неведомых колонисту. Ох и наглотался он воздуха!
Под волшебным впечатлением ясного и веселого утра он точно забыл, что выход из карантина не является еще самой свободой. Колония сразу дала о себе знать, как только он переступил порог приземистого здания.
— Ать-два! — скомандовал Колька Богомолов, не давая Саше опомниться.
— Куда ведешь? — спросил Саша, резко обернувшись.
— Как куда? — даже опешил тот. — Приказано в корпус вести.
У Саши потускнел взор. С этого часа у него рухнули все надежды. Его зачислили в седьмую группу, ввели на второй этаж монастырского здания и показали койку возле окна:
— Твоя.
Седьмая группа, между прочим, ничего не делала без того, чтобы не строиться. Командой шагали на завтрак, в школу, на обед, в цех... Короче говоря, только в туалет ходили без строя.
На что же он надеялся?
В первый же выходной день ему удалось на какое-то мгновение улизнуть из-под надзора. Именно в тот вечер он впервые увидел над своей головой случайную чайку.
Ну самую обыкновенную. Одним словом, сизокрылую. Чайка, конечно же, случайно залетела на территорию колонии. Может, она попала сюда по пути с Белой на Уфимку?
Чего уж тут скрывать, в то воскресенье серокрылая птица будто подняла и унесла с собою душу подростка. Птица скрылась за забором, а он остался стоять с сильно запрокинутой головой и бьющимся сердцем. Он знал: теперь ему не найти покоя.
Саша заметался по двору, как в тесной клетке. Куда ни сунется — забор в три метра.
Снова он с неприязнью вспомнил начальника милиции.
«Попался в капкан, словно суслик, — скривил он губы. — Чего я, слепой, что ли, был? Втерся в доверие. Красивые слова произносил. Будто до него лучшего друга у меня не было...»
Стараясь взять себя в руки, он неслышно шептал: высоченные заборы и стража на каждом углу потому, что у всех колонистов уйма грехов. У одних — с гулькин нос, у других — целый короб.
Ангелов тут не держат. Это точно. Он по себе знает.
Не было таких базаров и вокзалов, не говоря уже о пристанях, где бы он не промышлял. С гордостью подумал: ничего не скажешь, слыл отменным бродягой. Там, где суета, столпотворение, толкучка, — это мир Саши Матросова. Точнее, бывший его мир.
Теперь за высоким забором остается лишь вздыхать. Даже грязный чердак или опрокинутая лодка, под которой он ютился в ненастное время, казались неописуемым раем по сравнению с жизнью в неволе.
Что было, то было... Разве всегда он знал, где застанет его следующая ночь?
Бродячая жизнь учит надеяться лишь на свои кулаки. Главное — нельзя отступать, подставляя противнику спину. Надо держаться до конца, если даже противник силен как дьявол.
...Перед глазами всплыла пристань, богатая сушеной воблой и арбузами. Пьяный матрос ни с того ни с сего полез драться. Саша понял сразу, что будет бит по всем правилам. Но не отступил. Пожалуй, из-за упрямства. А потом трое суток отлеживался на прибрежном песке, отплевываясь кровью.
В другой раз трое таких же беспризорников, как и он сам, напали на него ночью на глухом полустанке. Одним словом, позарились на его флотскую шинель. Саша дрался, прислонившись к вагону, защищая себя от коварных ударов в спину.
...Любой узник первым делом исследует свою конуру. Пол и потолок, а вслед за этим и стены, сантиметр за сантиметром, щель за щелью.
Точно так же поступил и Саша. Он обошел всю территорию, куда можно было пробраться, словно новый начальник, по акту принимающий все хозяйство. Разведка не дала утешительных результатов: мышь, и та не прошмыгнет, где уж тут человеку.
Неожиданно где-то за забором протяжно загудел пароход. У мальчишки дух захватило. Он прождал целую вечность, надеясь, что еще разик загудит судно. Но где там!
Его взгляд не задерживался на всякого рода стендах и лозунгах, призывающих стать образцово-показательной личностью. В нем постепенно зрела удалая мысль, что тут он временный гость, а там видно будет...
