Орёл умирает на лету - [14]

— Третье важное предупреждение...

— Где еда?

— Тут, на крыльце... Но...

Все это время Кислород лежал в прежней позе, словно его весь этот разговор никак не касался. Он понимал, что любое движение, даже перебранка не содействуют накоплению кислорода.

Саша о чем-то пошептался с Директором. Наверное, он опасался, что повар сбежит.

— Трусишь подойти? — усмехнулся Саша с явным нетерпением.

— Я-то трус?

— А кто же еще?

Когда Коля Богомолов сделал несколько неосторожных шагов в сторону Саши, Директор сзади накинулся на него. Пока происходила потасовка, Саша с довольным видом поставил на стол четыре котелка и две буханки хлеба и с превеликим удовольствием принялся хлебать щи.

— Ты того, попридержи его... — проговорил Матросов, опорожнив один котелок и приступив ко второму.

— Не тронь чужую порцию, один котелок предназначен для лазарета — взмолился Коля Богомолов. — Слышишь, для больного... Не смей!

— Директор, плохо руководишь. Он своим писком мне аппетит портит.

— Четвертое важное предупреждение... — начал было дежурный по кухне, но Саша уже не слушал его; наевшись, дурашливо прыснул:

— Так ты его, Директор, того... слегка, чтоб... Ну понимаешь, без всяких следов...

Директор, с огромным интересом следивший за этой сценой и, кстати, опасавшийся за свой котелок, не стал дожидаться повторения Сашкиного предложения. Схватив Колю, в один прием выпроводил из помещения и запер дверь...

Коля со всех ног кинулся искать брата. Но, как известно, почти все колонисты, в том числе и старший Богомолов, были в это время в лесу. Ревущий Коля наткнулся на Рашита Габдурахманова.

Весть о том, что новичок из карантина отобрал у дежурного по кухне завтрак, не на шутку встревожила его.

Оставалось одно — направиться в карантин и навести надлежащий порядок. Рашит так и сделал.

Когда он вошел в комнату, все мальчишки лежали в верхней одежде, растянувшись на белых простынях. Рашит поздоровался. Те сделали вид, что не замечают его, считая, что какой-то колонист, может, брат Коли, пришел защищать «доносчика», как они успели окрестить Колю.

— Здравствуйте, — повторил Рашит.

— Если это тебе так интересно, здравствуйся, сколько хочешь...

Габдурахманов опешил от такого ответа, однако сдержал гнев и спокойно, но строго приказал:

— Встать!

Команда не произвела никакого воздействия. Рашит, не желая признать своего поражения, пытался превратить все в шутку:

— Из-за чего сыр-бор разгорелся? Ну?

Никто не соизволил ему ответить.

Рашит запальчиво крикнул:

— Кто из вас...

Вмешался Коля, только что перешагнувший через порог.

— Вон тот, здоровенный, Сашка Матрос...

Саша сверкнул глазами. Директор воскликнул с азартом:

— Ба, и пацаненок тут!

Рашиту, конечно, следовало уйти, чтобы затем вызвать их к начальнику колонии или на общее собрание.

Но он не удержался. Пошел напролом.

— Отучились понимать доброе слово?

Директор, насмешливо улыбаясь, крикнул:

— Матрос, да ведь тебе угрожают!

Саша медленно поднялся с постели, глухо пробубнил :

— Кто-то что-то как будто сказал...

Рашит не нашелся, что ответить, только заметил:

— А хоть бы и так...

Ответ его новички расценили как робость.

— Матрос, да ведь он тебя еще уговаривает! — хихикнул Директор.

Саша, сделав несколько шагов в сторону Рашита, поплевал на ладони. Наверное, чтобы не чесались. И тут же, с ходу пантерой метнулся на Габдурахманова, которому еле удалось увильнуть от удара. Ну, конечно, такие номера Рашит не прощал. Просто кровь потомственного кочевника не позволяла отступать. Он нанес молниеносный удар снизу вверх по подбородку Саши. Матросов лениво рухнул на койку, затем сполз на пол.

Все это произошло так внезапно, что никто не сумел отдать отчета в происшедшем. Саша медленно поднялся и, разжимая кулаки, мрачно сказал:

— Матрос такие дела не забывает и не прощает.

Ему впервые пришлось познакомиться с боксом, весь его боевой опыт состоял из случайных кулачных боев, где исход решался силой или упорством.

Когда новички остались одни, Директор, скрывая усмешку, спросил:

— Матрос, мы им это припомним, ведь верно?

Саша лишь горько усмехнулся.

Рашит кинулся прочь. С ним такое случалось впервые. С тех пор как он стал командиром отряда, он и думать не думал, что придется на кого-то поднять руку или на ком-то срывать злобу.

Первое, что полагается делать в таких условиях, пойти и доложить начальнику колонии. Но Рашит знал, что Стасюка нет. Он — в лесу.

Вернувшись к себе, Габдурахманов открыл общую тетрадь и написал нетвердой от волнения рукой: «28 апреля 1941 г. я нокаутировал воспитанника».

Это совсем не успокоило его. Он тут же осознал, что запись в общей тетради — жалкая попытка обелить себя.

Но что делать?

Вспомнив, что с утра носит в кармане письмо из родного аула, он разорвал конверт. Увидев неровные крупные буквы, ясно представил себе, как оно писалось: старая тетка Халима, добрая и слезливая, сев около печки, диктовала, а ее дочь, маленькая Зугра, высунув язык, старательно выводила каждое слово; сама тетка не умела писать по-русски. «В первых строках нашего письма мы посылаем вам поклон от Хамза-бабая, от Ибрагим-агая, от Исмаила и Валия...» — тетка перечислила почти полдеревни. Внимание Рашита привлекли слова: «Мы слышали, что в колонии ты стал командиром, мы плакали, услышав эту радостную весть на старости...»