Орел смотрит на солнце - [48]

Зарю не просто, а свободы

Народа русского зарю:

Совсем недавно земли, воды

И люди пели гимн царю.

Но ведь уж чуялася всеми

Другая, новая заря.

Копились силы, зрело время

Зари великой Октября…

(«Скала Шаляпина»)

1905 год был репетицией великого свершения. Событиям 1905 года Сергей Николаевич посвятил самое крупное свое произведение — роман «Бабаев». Теперь писатель понимал, что грандиозность новой темы требует от него соответствующей литературной формы. Во всяком случае, новую, начатую в 1912 году поэму «Преображение», впоследствии названную «Валей», он рассматривал как вступление к огромному эпическому полотну[4].

Как раз во время работы над «Преображением» Сергей Николаевич получил приятное, взволновавшее его письмо от знакомого литератора Недолина, который когда-то редактировал небольшой журнал «Лебедь», где было опубликовано несколько вещей Сергеева-Ценского, в том числе и ответ критикам «Берегового». Недолин писал:

«Дорогой Сергей Николаевич!

Я только что получил письмо, от Горького, которому недавно писал об одном дельце и, кстати, о свиданиях и беседах с Вами. Вот строки его письма, относящиеся к Вам:

«О Ценском судите правильно: это очень большой писатель; самое крупное, интересное и надежное лицо во всей современной литературе. Эскизы, которые он пишет, — к большой картине, и дай бог, чтобы он взялся за нее! Я читаю его с огромным наслаждением, следя за всем, что он пишет. Передайте ему, пожалуйста, мой сердечный глубокий поклон».

Горький для Сергеева-Ценского был великим авторитетом. Сергей Николаевич говорил, что из всех тогдашних «художников слова он был единственным искренне и глубоко мною любимым еще с 1895 года, когда я прочитал в «Русском богатстве» его «Челкаша».

Можно себе представить, как это письмо воодушевило писателя.

Поэма «Валя» («Преображение») была написана к концу 1912 года. Критика встретила ее довольно сдержанно: глубокая психологическая разработка характеров и образов настораживала и разочаровывала тех, кто ожидал какой-нибудь «экстравагантности».

Восторженно отнесся к «Преображению» М. Горький, которому удалось ознакомиться с поэмой уже после революции. Он понял замысел автора — создать громадное полотно.

Сергееву-Ценскому Горький писал:

«Прочитал «Преображение», обрадован, взволнован, — очень хорошую книгу написали Вы, С. Н., очень! Властно берет за душу и возмущает разум, как все хорошее, настояще русское. На меня оно всегда так действует: сердце до слез радо, ликует: ой, как это хорошо и до чего наше, русское, мое. А разум сердится, свирепо кричит: да ведь это же бесформенная путаница слепых чувств, нелепейшее убожество, с этим жить — нельзя, не создашь никакого «прогресса»!..»

Именно так и задумал Сергеев-Ценский — показать во вступлении в эпопею, что дальше «с этим жить — нельзя», новое в жизни, преображение ее неотвратимо, нужно как воздух. Таков в общих чертах лейтмотив «Вали». Дальше в том же письме Горький пишет:

«У Вас в книге каждая страница и даже фраза именно таковы: насыщены как будто даже и чрезмерно, через край (это и Репин подметил. — И. Ш.) и содержание их переплескивается в душу читателя влагой едкой, жестоко волнующей. Читаешь, как будто музыку слушая, восхищаешься лирической, многокрасочной живописью Вашей, и поднимается в душе, в памяти ее, нечто очень большое высокой горячей волной.

В прошлом я очень внимательно читал Ваши книги, кажется, хорошо чувствовал честную и смелую напряженность Ваших исканий формы, но — не могу сказать, чтоб В. слово целиком доходило до меня, многое не понимал и кое-что сердило, казалось нарочитым эпатажем. А в этой книге, не конченной, требующей пяти книг продолжения, но как будто на дудочке сыгранной, Вы встали передо мной, читателем, большущим русским художником, властелином словесных тайн, проницательным духовидцем и живописцем пейзажа, — живописцем, каких ныне нет у нас. Пейзаж Ваш — великолепнейшая новость в русской литературе. Я могу сказать это, ибо места, Вами рисуемые, хорошо видел. Вероятно, умники и «краснощекие» скажут Вам: «Это — панпсихизм». Не верьте. Это просто настоящее, подлиннейшее искусство.

Сцена объяснения Алексея с Ильей — исключительная сцена, ничего подобного не знаю в литературе русской по глубине и простоте правды. «Краснощекий» Илья написан физически ощутимо. И Павлик незабвенно хорош, настоящий русский мальчик подвига, и Наташа, — прекрасна, и от церкви до балагана характернейшая траектория полета русской души. Все хорошо. А павлин, которого Ал. видит по дороге в Симферополь, это, знаете, такая удивительная птица, что я даже смеялся от радости, когда читал о ней, — один сидел и смеялся. Чудесно. И вообще много чудесного в славной этой и глубоко русской книге…

Будете Вы писать книгу дальше? Это совершенно необходимо. Начало обязывает Вас продолжать эпопею эту до размеров «Войны и мира». Желаю Вам бодрости, крепко жму руку. Вы очень большой писатель, очень…»

В том же 1912 году Ценский написал поэму «Недра» и рассказы «Ближний» и «Около моря». А несколько раньше, в ноябре 1911 года, в Петербурге им была написана поэма «Неторопливое солнце».