Орел смотрит на солнце - [40]

Надо быть наблюдательным, чтобы видеть в природе великое множество красок, цветов, оттенков, часто неожиданных и поразительных. Не всякий замечает, что рука девушки, сидящей у куста сирени, — зеленая, а на шее ярко-голубым пятном легло отражение от переплета книги. Изобрази такое писатель или художник, и кое-кто скажет: «Неправда, выдумка. Где это видано — зеленое лицо?» Ценский смотрит на предметы, на природу глазами наблюдательного художника-реалиста.

Одновременно с «Печалью полей» Ценский написал два рассказа:. «Благую весть», рисующую его одинокую жизнь в Алуште, и «Пищимуху» (впоследствии переименован в «Воинский начальник»). Имя подполковника Пищимухи, колоритного типа сверхслужбиста, стало нарицательным. «Пищимуха и к себе строг. Встает он всегда в семь часов, а когда случится ему проспать, сам ставит себя на час под ружье: берет у своего солдата выкладку и винтовку и стоит не шевелясь, по правилам, минута в минуту час».

В пяти строках — весь Пищимуха.

Глава седьмая Встреча с Репиным. «Движения». Опять в путь-дорогу. Критики заговорили

Это стало традицией: осенью Сергеев-Ценский уезжал из Алушты в Петербург. Там у него была не только рабочая комната в «Пале-Рояле», но и «свой журнал — «Современный мир», где он печатал большинство произведений.

Октябрь 1909 года застал Сергея Николаевича в «Пале-Рояле»: он писал для «Современного мира» стихотворение в прозе «Улыбки», а для альманаха «Италия» — в пользу пострадавших от землетрясения — тоже стихотворение в прозе «Белые птицы».

Как-то, прогуливаясь по Невскому проспекту, он встретил знакомого московского учителя. Разговорились. Тот между прочим сообщил, что это он в свое время рекомендовал «универсального учителя Сергеева» предприимчивому помещику Францу Францевичу. Ценский нахмурился.

— Значит, вас я должен бить?!

— Вы уж извините, Сергей Николаевич, дело прошлое. Не думал я, что все так обернется. Да и вы не впустую у него время провели — сюжетик получили. Я ведь читал ваш «Дифтерит» и сразу догадался, что ваш Модест Гаврилович списан с Франца Францевича. Не так ли?

— Не совсем так, — ответил писатель.

— Конечно, ваш Модест Гаврилович помоложе Франца Францевича, — согласился учитель. — Затем вы его в итоге лишили семьи, — то есть все у него умерли, а в действительности все наоборот получилось.

— Что значит нао-обо-орот? — спросил Ценский.

— Да разве ж вы не слыхали? Умер Франц Францевич, от рака скончался.

Сергей Николаевич задумался. Он представлял себе живого, энергичного человека, для которого, казалось, не существовало в мире никаких преград к избранной цели, который умел делать капитал из ничего. «Капиталист», — так и называл его мысленно писатель. И вот какой конец получился.

А ведь Франц Францевич состоял из одних движений, покой ему был органически чужд. А зачем эти движения, ради чего и во имя чего? И чем больше думалось о судьбе того человека, тем ярче память рисовала его характерный образ и особенно его речь, в которой он был весь. «Доход, добрейший! Ро-бо-та! О-о, это большое дело, как сказать!.. Человек — ро-бо-тай, лошадь — ро-бо-тай, дерево — рроботай, трава растет, как сказать, — и траву в роботу, гей-гей, чтоб аж-аж-аж!.. Прело, горело, чтобы пар шел!»

Да где там Модесту Гавриловичу до такоготипа! Нет, этот другой, совершенно другой. И «Дифтерит» вовсе не исчерпал темы, которая росла, ширилась, зрела у писателя.

Работать над «Движениями» Сергей Николаевич начал тогда же. Договорились, что поэма будет печататься главами в «Современном мире». Редакция торопила писателя, сроки подстегивали. Для напряженной работы «Пале-Рояль», где жила шумная «писательская братия», был не годен: Ценский любил тишину и уединение. Что делать? Ехать в Алушту — это потерять. время, удалиться от редакции.

Выход неожиданно подсказал Корней Чуковский, который имел дачу недалеко от Петербурга, в Куоккале. Он предложил Сергею Николаевичу снять по соседству с ним на зиму дачу и там, в тиши лесов, спокойно работать. Ценский согласился, и уже в декабре в его распоряжении была дача «Казиночка».

Сергей Николаевич давно слышал о Куоккале. Ведь там, на даче «Пенаты», жил Илья Ефимович Репин, человек, который для Ценского был дорог, как и Пушкин, Лермонтов, Гоголь. Только те — далекая история. А этот — современник, живой. Репин был старше Ценского на 30 лет. О личном знакомстве со своим кумиром писатель и думать не смел. Ему доставляло радость уже одна то, что вот он будет работать где-то рядом с маститым живописцем.

Но судьбе угодно было свести и познакомить художника кисти и художника слова. О том, как произошла эта встреча, вылившаяся впоследствии в трогательную дружбу, рассказал Сергеев-Ценский в своих воспоминаниях «Мое знакомство с И. Е. Репиным»:

«Однажды вечером при керосиновой лампе я сидел за своим столом и писал на верхнем этаже в единственной комнате, которая отапливалась, как вдруг донесся до меня кошачий концерт снизу.

Я хорошо помнил, что затворил входную дверь нижнего этажа, откуда же взялись там коты с их воплями?

Совершенно возмущенный котами, я выскочил из своей комнаты, держа лампу в руке.