Орел нападает - [38]

Катон отвернулся и глубоко вдохнул морозный воздух.

— Полусотня, за мной!

Он повел людей в обход побоища по извилистой улочке в ту сторону, где надеялась спрятаться часть отколовшихся от соплеменников дуротригов. Этот квартал городка не так пострадал от огня, как другие, и среди пепелищ вздымались остовы почти целых строений. Кожаные ремни и доспехи поскрипывали на бегу, перекликаясь со скрипом снега под ногами, ладно подвешенное оружие еле слышно позвякивало. Дуротригов нигде не было видно, но следы, ими оставленные, еще не запорошила метель. И тут Катона осенило — беглецы вовсе не паникуют, а целенаправленно стремятся к набитой награбленным яме. Видимо, они решили, воспользовавшись суматохой боя, не только ускользнуть, но и унести награбленное добро.

Там, где узкая улочка делала резкий поворот, Катон вдруг услышал тихий свист рассекаемого сталью воздуха и инстинктивно вскинул вверх щит. Секира с двумя лезвиями отскочила от металлической твердой накладки и с хрустом вошла в голову набегавшего сзади легионера, разрубив тому шлем и череп. Солдат рухнул без крика, обрызгав товарищей мозгами и кровью, а топор по инерции врезался в деревянную, выпиравшую из стены балку и глубоко в ней засел. Выросший над Катоном великан дуротриг взревел и с шумным вздохом вырвал свое оружие из стены. Катон, не мешкая, ткнул силача мечом в грудь, ощутил в руке боль отдачи, однако бритт, вопреки всем ожиданиям, не повалился наземь, как куль, а издал крик бешеной ярости. Великан выдвинулся из тени, в которой таился, и оказался полностью на виду. Пространство теперь позволяло ему свободно орудовать своей страшной секирой, и он, перехватив поудобнее рукоять, замахнулся, готовый снести голову любому римскому наглецу, дерзнувшему к нему подступиться.

Разъяренный гигант был столь могуч и ужасен, что Катона охватил дикий страх. Его живое воображение мигом нарисовало ему картину того, что с ним станется после удара, сокрушающего и доспехи, и кости. Он понимал, что воин с секирой выигрывает для своих товарищей время, но леденящий ужас сковал его волю. Все в нем тряслось, все вопило: спасайся, беги, пусть остальные справляются с этим жутким громилой! Но следом за этим приступом слабости юношу захлестнула волна нестерпимого отвращения к себе и стыда.

Катон напрягся, внимательно глядя на разящее лезвие, и в нужный миг шагнул в сторону, а когда оно просвистело мимо щита, метнулся вперед и снова вонзил меч в могучего бритта. Тот гневно хрюкнул и тяжеленным кожаным сапожищем пнул римлянина в бедро, не сомневаясь, что сшибет его с ног. Однако оптион устоял и ребром щита ударил великана в лицо, одновременно поворачивая еще не вытащенный из раны клинок в надежде задеть какой-нибудь жизненно важный орган. Кровь, горячая и липкая, полилась по сжимающей меч руке, однако дуротрига не угомонило и это. Взвыв от боли и ярости, он отшвырнул топор и облапил врага. Оптион захрипел — железные пальцы варвара нашли его горло. Выронив меч, юноша вцепился в душившую его ручищу, в то время как подоспевшие легионеры со всех сторон молотили громилу щитами и вонзали в его тушу клинки. Судя по дикому, звериному реву, это занятие не было бесполезным, но боль лишь пуще распаляла неукротимого исполина, и выпускать свою жертву он явно не собирался. Катон был близок к беспамятству и уже полагал, что смерть неминуема, когда хватка ослабла. Голова оптиона шла кругом, а в ушах отдавались глухие удары: римляне рубили и кололи гиганта, как мясники.

Наконец дикарь с утробным стоном осел на колени, выпустившие горло Катона ручищи обвисли. Один из легионеров устало пнул варвара в грудь, и тот уже мертвым свалился на окровавленный снег.

— Ты как, оптион?

Катон прислонился к стене развалюхи, жадно хватая ртом воздух, кровь громко пульсировала в его шее. Пытаясь унять головокружение, юноша помотал головой.

— Жить буду, — болезненно прохрипел он. — Продолжаем погоню. Нельзя дать им уйти. Вперед!

Кто-то вложил ему в ладонь рукоять из слоновой кости. Грозный, искусно сработанный и богато отделанный меч — посмертный дар старины Бестии — был опять с ним, и Катон повел свой отряд дальше, хотя, честно говоря, его опять терзал страх. Дикий страх перед новой засадой, и больше всего на свете ему бы хотелось убраться сейчас в арьергард. Однако Катон заставил себя бежать впереди, твердо решив показать своим людям, что ими командует доблестный воин, а не шарахающийся от каждой тени юнец. Правда, эти самые тени казались глубокими провалами, уводящими в царство Плутона, откуда вот-вот могли вырваться невообразимо кошмарные существа.

Но, к его радости, никто больше ниоткуда не выскочил, а улочка свернула прямиком к яме, где грабители схоронили добычу. Яма, впрочем, была подчистую пуста. Поднаторевшие в разбойных делах дуротриги уже успели откинуть шкуры и парусину, выгрести все добро и уйти, но некоторые из них, нагрузившиеся сверх меры, еще возились неподалеку, отстав от тех своих соплеменников, которые алчности предпочли здравый смысл.

— Круши их! — приказал Катон.

Легионеры рванулись вперед вразнобой, не соблюдая никакого порядка. В предстоящей потехе строй был не нужен. С громкими криками «слава Августу!» они обрушились на мародеров, будто на крыс, забравшихся в амбар с зерном.