Орджоникидзе - [46]

— Кто это? — обратилась я к подруге.

— Новый фельдшер… — подруга помолчала. — Не то черкес, не то грузин.

Мы прошли мимо.

— Откуда он? — вновь спросила я. Подруга пожала плечами.

Не знаю…

Через несколько дней я встретила нового фельдшера на пристани у парохода.

В наших глухих местах приход парохода был единственным развлечением…

…Накрапывал мелкий дождик. Он навевал грусть. Я думала о том, что скоро наступит зима и солнце почти совсем перестанет показываться из-за горизонта. Зимний день в Якутии равен четырем часам…

Вскоре я познакомилась с новым фельдшером. Моим ученикам нужно было привить оспу, и он пришел к нам. Затем я стала встречаться с фельдшером в семье одного местного жителя. У молодой женщины Кати было много детей. Однажды у нее заболел десятилетний сын. Пригласили фельдшера. Когда он вошел в комнату, трое детей играли возле стола. Они с испугом взглянули на фельдшера…

— Цыган! — закричали они и спрятались под стол. — Это цыган!

Фельдшер прошел в глубь комнаты, где лежал больной мальчик. Он заботливо осмотрел ребенка и прописал лекарство. Ничего страшного с ребенком не было — обычная инфлуэнца.

Дети по-прежнему со страхом поглядывали на "цыгана". Он подошел к ним и с шутками стал вытаскивать их из-под стола.

Сначала ребятишки отбивались и пищали, но веселая, добрая улыбка фельдшера успокоила и ободрила малышей. Уже через пять минут фельдшер и дети были друзьями. Ребята сидели у него на коленях, а он щекотал их своими пушистыми усами и обучал грузинской скороговорке: "ква, ква, кванча-ла; кванчала да кванчала; гогона да гогона".

— Дядя, а это что значит? — спрашивали у него дети, со смехом повторяя непонятные слова.

— Секрет.

— Ну, дяденька, миленький…

— Нет, не скажу.

Фельдшер очень любил детей, и дети платили ему тем же. Он стал самым дорогим гостем у Кати, и всегда с его приходом в доме начиналось общее оживление.

Часто бывало, что он привозил из далекого якутского селения больных ребятишек. С каким вниманием, с какой заботой лечил он их! Он сам обмывал их грязные тела, сам делал перевязки, сам кормил.

В доме Кати я узнала, что он ссыльный и зовут его Григорием Константиновичем Орджоникидзе, фамилия была трудная, и мы запросто стали называть его "Грузей", а после — Серго.

Серго с исключительной добросовестностью относился к работе. Амбулаторный прием он начинал рано, часов в шесть утра.

Однажды Серго и фельдшер Слепцов обратились к моей матери с просьбой взять их на пансион и с тех пор стали ежедневно бывать у нас в школе. Длинными зимними вечерами просиживали мы у стола. Тускло светила керосиновая лампа. Наши тени причудливо ползали по стенам. Серго рассказывал о далекой Москве, о Питере, о Кавказе, о русских рабочих и большевистской партии. Грузия вставала в его рассказах как яркая страна вечного солнца.

— Эту страну поработили! — гневно говорил Серго. — Всю Россию! Всю нашу родину!..

Однажды мое начальство предложило мне произвести перепись школьной библиотеки. У меня было два шкафа книг. Вместе с Серго мы взялись за эту работу. Он был очень веселым, жизнерадостным, энергичным. Любая работа спорилась в его руках.

Приближался январь, а вместе с ним и зимние каникулы в школе.

Серго предложил мне:

— Поедемте вместе в Якутск? Я согласилась.

В ясный морозный день, тепло закутанная, я вышла на крыльцо. В кибитке с колокольчиками меня уже ждал Серго.

Путь от Покровского до Якутска прошел весело и незаметно. Серго распевал песни, рассказывал мне о своем детстве.

Поздно вечером мы приехали в Якутск. Это был довольно большой город, почти целиком состоявший из деревянных строений…

В ночь под новый, 1917 год Серго был у товарищей. Под видом праздника там происходило подпольное собрание большевиков".

Серго представил Зину своим друзьям:

Моя невеста!

14

Господин фельдшер, с вас причитается!

Серго недоуменно посмотрел на пристава, неожиданно заявившегося в дальнее стойбище якутов.

— Матушка царица арестовала царя!.. Бросился к вам, хотел обрадовать, увы… Молодая супруга сказала, что вторую неделю разлучена с вами. Дались вам эти якуты…

Орджоникидзе бросился к приставу. Тот на всякий случай немного подался назад и обрушил совсем ошеломляющее:

— Его превосходительство Родзянко что-то очень полез в гору, превзошел…

— Революция? — крикнул Серго.

— Так точно. Поздравляю вас, господин революционер!

Два дня и две ночи Серго не давал покоя вознице якуту. В наслегах и на почтовых станциях меняли лошадей, гнали дальше. Шестидесятиградусный мороз, заносы, темень и снежная пелена — ничто не страшило, не могло задержать.

В Покровском Серго, как был в дохе и тулупе, ворвался в комнату телеграфиста.

А возница бросился к Зинаиде Гавриловне. С порога известил:

— Пельсер совсем стал сумасшедший! Всю дорогу кричал, пел.

— А я действительно был как сумасшедший, — говорил после Серго. — Я все время распевал, кричал. Мне хотелось всех целовать. Я бросался на шею к каждому встречному…

Первый день в Якутске Орджоникидзе провел также суматошно[44] — в беготне, поздравлениях, восторгах. Дел почти не касались и на заседании Комитета общественной безопасности. Тон задал комиссар Временного правительства Григорий Иванович Петровский.