Орджоникидзе - [113]

На следующий день Орджоникидзе опять пришел в литейный цех. Я волновался. Ну как подойти к нему? Но когда я увидел его ободряющую улыбку, у меня прошла робость. Я подошел к нему, говорю:

— Вы меня простите, что я вчера так плохо принял вас.

Орджоникидзе улыбнулся.

— Ничего, ничего. Это хорошо, что у вас дисциплина. — И добавил: — Если бы все хорошо работали, у нас бы давно двинулись дела".

Леван Макарьянц, в то время рабочий Волжского тракторного завода:

"Орджоникидзе пришел в столовую кузнечного цеха и обратился к первому сидящему рабочему:

— Как кормят?

Рабочий вынул из кармана деревянную полусломанную ложку, протянул председателю ВСНХ.

— Сам попробуй!

Орджоникидзе стал есть из его тарелки. Суп оказался действительно таким, как его охарактеризовал рабочий: вода с сеном. Орджоникидзе дальше спросил, почему кушают баланду сломанными ложками. Рабочий сердито ответил:

— Ложек не дают, приходится приносить свои, а их негде достать…

В летнем клубе, где должен был выступать Орджоникидзе, народу набилось до отказа. Двери в клуб сломали. Сотни людей все-таки не попали в помещение. Вечер был без оркестра, без всякого торжества, обычного, когда приезжают большие люди.

В своем выступлении Орджоникидзе не обещал ничего необыкновенного. Он не говорил, подобно работникам Тракторостроя, о фантастических городах и о том, что через шесть месяцев у нас будет коммунизм…

Орджоникидзе говорил о трудностях, он не хотел ничего от нас скрывать. Настроение после его речи поднялось. Ребята почувствовали, что нужно относиться к жизни трезво".

Николай Федоровский, профессор:

"Серго, как никто, умел ободрить несправедливо обиженного. Помню мой первый разговор с ним. Производилась ревизия строительства нашего института. Ревизоры… нашли, что у нас допущено много излишеств… Я не соглашался с ними и доказывал, что мы строим крупное научное учреждение и должны строить его надолго, не делать его похожим на сарай.

Ревизоры все-таки настояли, чтобы мне был вынесен выговор. Этот выговор был опубликован. В тот же день слышу телефонный звонок:

— Сейчас с вами будет говорить товарищ Орджоникидзе.

Несколько секунд спустя:

— Это товарищ Федоровский?

— Да.

— Извините, что так поздно беспокою (было за полночь). Я ознакомился с обстоятельствами вынесения вам выговора. Нахожу, что это сделано неправильно. Я должен извиниться за преждевременное его опубликование и прошу вас по этому поводу завтра зайти ко мне". -

Иван Губкин, академик:

"С двумя моими товарищами случилась по службе неприятность. Мне нужно было их поддержать. Я был сильно болен, но тем не менее поехал в главк. Там вдруг раздается звонок по телефону.

— Губкин, это вы?

— Да, я, товарищ Серго.

— Как вы смели больной выехать на службу?

Я сейчас приму меры, чтобы вас водворили домой.

— Товарищ Серго, прежде чем это сделать, разрешите мне на пять минут заехать к вам.

— Приезжайте и проходите без очереди.

Через полчаса судьба моих товарищей была устроена, и я с чистым сердцем вернулся домой",

Николай Куйбышев:

"В последние годы по роду своей деятельности мне приходится постоянно выступать в роли критика того или иного участка работы промышленности. Частые мои выступления на заседаниях правительства или письменные доклады вносили остроту в обсуждаемые вопросы и вызывали со стороны Серго крепкие возражения. Ко всякому вопросу Серго относится с исключительным вниманием, все принимает близко к сердцу.

Но что характерно для замечательной натуры Серго — это его объективность в отношении к людям. В спорах при обсуждении вопроса он всегда горяч… крепко наседает на оппонента. Не пройдет и минуты после горячего спора, а Серго уже улыбается, говорит с тобой как с близким товарищем, одобряет твою настойчивость в отстаивании своего мнения.

Это обворожительный человек. Всякий знает, Серго живет и горит работой",

Абрам Завенягин:

"Поздно ночью летом 1936 года Серго увез меня с собой из наркомата за город.

— Дела мои плохи. Долго не продержусь, — говорит он мне.

Я отвечаю, что этого быть не может, что он должен беречь себя.

— Иначе мне работать нельзя.

В последние дни своей жизни, предчувствуя неизбежный конец, Серго много размышлял над тем, как мы будем работать без него, как нас организовать таким образом, чтобы и без него не дрогнули наши ряды и наступление армии работников тяжелой промышленности протекало бы с прежним успехом, Он глубоко верил в зрелость и отвагу своей армии".

25

Серго прислушивается. Распахивает окно. Тишину раннего кисловодского утра взрывает походная песня ингушей. Полузабытая боевая песня. Цокот копыт.

Ближе. Еще ближе… Уже у самого дома черные бурки. Белые бороды. Вскинутые кверху винтовки.

Серго хватает лежавшую у кровати домашнюю имеретинскую блузу — последний подарок старшего брата Папулия. На ходу одеваясь, бросается к двери.

На улице под джигитами кони в пляс. Пальба залпами. Гортанные крики:

— Вурро! Вурро, Эрджкинез!

В голубое небо десятки рук швыряют тонкорунные папахи. Обнажив выбритые до зеркального блеска головы, почтенные старики приветствуют совсем молодого, по их понятиям, друга. Сегодня ему исполняется всего только пятьдесят лет. Луом да луом! Настоящий лев!