Орден - [14]

— И мысленно разоблачает злодеев, — добавил Эдуардыч.

— Я бы тоже разоблачил в подобных условиях.

Иногда Лев пытался представить лицо великого магистра. Казалось, это сухой человек неопределенного возраста, лет сорока пяти — шестидесяти. Сейчас он будто бы сидел в кресле, глубоко задумавшись, и машинально вертел на пальце перстень. Ну да, перстень с чеканным изображением собственного лица.

— Так! — сказал Эдуардыч. — Возьмете с собой Ангела. Пусть присоединяется, пора учиться ему, мужать.

Эдуардыч был сторожем необычным. В ордене он держался уверенно, свободно, а иногда даже пренебрежительно общался даже с самыми высокопоставленными рыцарями, и это почему-то считалось вполне естественным. Никого это не напрягало.

— Ага, — сказал Лев. — В патруле гулять и лужи измерять.

Как-то случилась такая история: однажды ему и Чаплину дали совсем странное задание — ехать в дальний район города и измерить там глубину самой большой лужи. Тогда собирались уничтожить одного педофила и хотели аккуратно уложить труп в нее. Мол, тот утонул сам по себе.

— А как ты хотел, — возразил Эдуардыч. — Очень удачно тогда получилось. Только грязью испачкался тогда я сильно. Делали дела раньше: одного сосулей проткнули, другого дверками лифта задушили. Все зло не как-то само по себе гуляет, все зло в конкретных специальных людях. Реальные дела не делаются без крови. Магистр все говорит надо уничтоженных, все это мясо фасовать правильно — чтоб лежало оно, где надо и в аккуратном состоянии. По нашим этим магистром придуманным инструкциям, и чтоб менты были довольны. И не повторяться при этом, фантазию проявлять. И хорошо бы все делать с иронией — магистр это любит. Кровь врагов нашей чести не роняет. Каких гадов орден уничтожает, очищает землю! Раньше и не думал, что такие гнусные и опасные уроды могут существовать. Считал, что только в голливудских фильмах подобное бывает.

Удивительно, но при всем высокопоставленные братья в ордене относились к Эдуардычу снисходительно, только речи его не слушали, пренебрегали. Кажется, сейчас Эдуардыч отыгрывался на этих двоих, Льве и Чаплине. Только с ними, мелкими оруженосцами он мог разговаривать так покровительственно и делал это с удовольствием.

— Твой позывной будет Орел, — сказал он Льву, — а твой, Чаплин, — Ласточка. Старшим у вас будет Ангел. С него буду спрашивать, как дела там, в вашем гнезде.

Ангел был сильно пожилой, далеко за пятьдесят, каппелан. При том тот иногда проявлял необъяснимое мальчишеское озорство. Такой престарелый сорванец. Чаплин часто называл его старик Шапокляк.

Непонятно, сказал Эдуардыч последнее всерьез или так своеобразно пошутил. Он часто выражался так непонятно.

На прощание, не церемонясь, охлопал этих двоих ладонями: проверил, нет ли у них стволов или ножей. Льву и Чаплину, как новичкам, не доверяли и на их самолюбие внимания не обращали.

— Что-то Ангел не идет, — сказал после этого Эдуардыч. — Ладно, идите, я ему позвоню. Встретитесь где-нибудь, три богатыря! Ступайте!

* * *

Старший среди богатырей был болгарином, поэтому звали его так странно, Ангел. Немолодой мужик, тоже недавно появившийся в ордене.

Этот Ангел встретился им в маленьком переулке, шел навстречу, энергично стуча тростью, маленький, с большой головой.

— Так вот вы где! — заговорил он. — А я специально не пошел к Эдуардычу, не люблю политинформации его выслушивать.

Чаплин сразу стал жаловаться, что ему не доверяют оружия.

— Э, какой ты стрелок! — прервал его Ангел и решительно взмахнул рукой. Несмотря на трость, он всегда энергично махал руками при разговоре, жестикулировал и о любой самой обыденной вещи высказывался предельно уверенно. — Вот я со ста метров в монету попадаю. Из самого древнего ветхого пистолета. В Болгарии еще со времен русско-турецкой войны в каждой семье оружие хранится, валяется, как хлам. Старинные ружья, винтовки, револьверы, холодное тоже. Пробовал я его покупать. Там сейчас бедно живут, и это старье дешево продают, а в Москве в каждой антикварной лавке такое бешеных денег стоит. Какой-нибудь седельный пистолет метровой длины — уникум, раритет для московских, — Ангел шел с непонятной торопливостью, энергично стуча тростью по асфальту. — Давайте так, немного маршрут изменим. Хочу в детский парк зайти, в живой уголок. Тамошней лисе куриные кости тащу.

Лев видел, что Ангел несет по-старомодному завязанный тряпичный узелок, по своему обычаю энергично машет им на ходу.

— Ездил раньше в Болгарию сам, но мне дорого, — продолжил говорить Ангел. — Пробовал посредников из тамошних найти — бесполезно, доверять им нельзя. Тяжело с нами болгарами дело иметь — жулики.

Они шли вдоль железного забора детского парка. Еще не начинало темнеть, но жара спала, наступило блаженное вечернее тепло.

— Знаете, как меня в орден взяли? — все говорил Ангел. — Иду как-то по улице, смотрю, черные девку в свою машину тащат. Я влез, сначала хотел их на совесть взять, а те на меня. Тогда я одного, потом другого своей клюкой, казацким боковым ударом. В ордене, когда принимали, сказали, что я нетипичный русский. Все другие стараются побыстрее мимо беспредела проскочить…