Орда - [6]

За контрольную обе девчонки получили пятерки. Но каково же было Аленкино изумление, когда перед самым звонком Владимир Валерьевич попросил Юлю Лебедь немного задержаться.

– Я была готова провалиться сквозь землю, когда она расплылась в самодовольной улыбке, – призналась матери дочь.

На что Марина Кирилловна к великому дочерину удивлению очень спокойно и уверенно ответила:

– Темнит что-то твоя Юлька. Поверь, я знаю. Давай лучше иди умойся. А то Владимир Валерьевич скоро придет. Неудобно будет, если увидит тебя зареванной. А я уж у него за чаем все про твою Юльку выпытаю, – сказала мать и заговорщицки ей подмигнула.

Проводив дочь в ванную, Марина Кирилловна вернулась в кабинет. Села за компьютер и загадочно улыбнулась.

– Говорят, вы на гимназисток заглядываетесь? – лукаво спросила репетитора хозяйка дома, наливая ему в чашку душистый чай с запахом апельсина и корицы.

Гость смутился. Круассан с шоколадным кремом встал поперек горла. Лицо залилось густым румянцем. Запинаясь, как нашкодивший пацан, Киреев ответил:

– Эта девушка, Юля. Она написала в контрольной работе, что любит меня. Вот мне и пришлось оставить ее после урока, чтобы объяснить, что она заблуждается…

Марина Кирилловна представила себе эту картину. В пустом гимназическом классе полураздетая эмансипированная девица, уверенная, как и все юные дуры, в собственной неотразимости, и смущенный, раскрасневшийся учитель, интеллигент в четвертом поколении, с трудом, как и сейчас, подыскивающий слова для нравоучения.

Аксакова расхохоталась от души, так что чуть не пролила кипяток из чайника, а потом вдруг вмиг посерьезнела и спросила, как следователь на допросе, глядя подозреваемому прямо в глаза:

– А может быть, вы просто струсили, господин учитель?

Она стояла рядом с ним в легкой фирменной маечке без рукавов. Он мог отчетливо разглядеть прожилки на ее белых руках – от кончиков ухоженных ногтей на длинных аристократических пальцах до округлых, словно выточенных, плеч. Он слышал ее учащенное дыхание, видел, как вздымаются ее груди под тонкой материей. Ему стоило лишь протянуть руку, и он мог бы обхватить ее талию, повалить ее на пол, впиться губами в губы. О как же он этого хотел! Пробежав глазами по ее столь вожделенному телу, он посмотрел ей в лицо и встретился с тем же насмешливо-вызывающим выражением, какое он видел сегодня днем в гимназии у этой нахальной девчонки.

Неизвестно, как бы дальше развивалась эта мизансцена, если бы ее участников не отвлек грохот в прихожей. Домработница уже ушла, поэтому Марине Кирилловне пришлось отправиться самой на проверку. Гость, как верный рыцарь, последовал за ней. В прихожей их взорам предстала следующая картина.

Рогатая итальянская вешалка, прежде мирно стоявшая в углу, сейчас валялась посередине прихожей, а под ней, похрюкивая, барахтался отец семейства, безуспешно пытаясь встать. Верный друг Черчилль, поскуливая, суетился подле хозяина. Друг и жена бросились на помощь пострадавшему. Но их обдало первостепеннейшим перегаром. женщина даже прикрыла ладошкой нос, чтоб не задохнуться, но, превозмогая отвращение и презрение, помогла мужу встать, пока Киреев ставил вешалку на место.

– Мариш, ты меня прости, пожалста, – промямлил Аксаков и громко икнул. – Пришлось с москвичами отметить продажу «Инвеста». На следующей неделе они переведут бабки. И – прощай, компьютеры! Хватит просвещать лапотную Сибирь. Будем, как все, выкачивать ее недра. Да здравствует черное золото! Маленькая такая скважина… На севере диком стоит одиноко и баксы качает для нас…

– Володи бы постеснялся, Рокфеллер, – Марина Кирилловна грубо заткнула рот не к месту разболтавшемуся супругу.

Аксакова словно подменили. Хмель как ветром сдуло.

– А, господин ученый! – протянул он, повернувшись к поддерживающему вешалку другу. – Что ж ты забился в угол как неродной?

И радостно добавил:

– Ну вот и чудненько, что ты к нам забрел на огонек. Будет хоть с кем опрокинуть стопочку-другую. Помнишь, как в общежитии мы баловались этим делом?

Андрей призывно хлопнул Киреева по плечу. Тот вопросительно посмотрел на Марину Кирилловну. Она вздохнула и обречено развела руками.

– Маринка у меня баба умная, – засуетился обрадованный Аксаков. – Она знает, что для мужика выпивка, как для женщины месячные. Дурная кровь выходит.

Тут уже нервы жены не выдержали, и она выпалила в сердцах:

– О климаксе пора думать, алкоголик хренов! Сам за гостем ухаживай!

Женщина изо всех сил хлопнула дверью, так что витражные стекла пронзительно зазвенели и чуть не вылетели.

Аксаков почему-то облегченно вздохнул и вновь стал напевать, таща Киреева за руку на кухню:

– Бабий век – сорок лет. А в сорок пять баба ягодка опять.

– Давненько мы с тобой не выпивали, Вовка, – приговаривал хозяин, разливая по рюмкам «Абсолют» из запотевшей бутылки.

В холодильнике Андрей Александрович также обнаружил соленые грузди, балык из осетра, фаршированные овощами кальмары и жюльен из белых грибов.

– Ты уж извини, но я мяса не ем. Сейчас же пост, – с сожалением произнес Аксаков.

– Так в Великий пост и рыбу нельзя есть, а уж водку употреблять тем более, – попытался умерить прыть товарища трезвый гость.