Орбинавты - [45]

— Конечно, дон Мануэль, надо думать, предки ваши жили в Валенсии.

— А как звали аптекаря, которого сожгли в Талавере? Помнишь, Пепе? Его звали Толедано! Тоже от названия города.

— Дон Мануэль, — запротестовал Крус. — Мы уже выпили довольно. Давайте вернемся в лагерь! А что до совпадений, то, уверяю вас, в этой стране у каждого пятого или десятого фамилия происходит от названия местности.

— Или вот другой пример. — Мануэль никак не откликнулся на предложение Круса. — Сначала обо мне заботится слуга по имени Пепе, то есть Хосе[31]. Потом мы теряем друг друга, и в тот же самый день, — он со значительностью поднял вверх палец, — обо мне начинает заботиться человек с тем же самым именем, Хосе Гардель. Но стоило мне расстаться с ним, как я прибыл сюда и нашел здесь снова моего верного Пепито! Что ты об этом скажешь, Педро-Луис?

— Действительно интересное совпадение. У меня тоже однажды так было. Помню, как-то раз…

— Как будто кто-то придумывает сценарий моей жизни. — Захмелевший Мануэль даже не заметил, что перебил собеседника, — причем заранее решает, что некто должен обо мне заботиться и что его имя должно быть Хосе. Люди могут меняться, а имя почему-то одно и то же.

— Дон Мануэль, вы ведь сами назвали совпадения случайными, — Крус не оставлял попытки достучаться до здравого смысла своего господина и офицера. — Давайте не будем придавать им слишком большого значения. Неужели имя Хосе кажется вам таким редким?

— А стоило мне забыть свою даму сердца, как появилась босоногая цыганка с тем же именем. Это тоже случайно?! — торжествующе вопросил молодой Фуэнтес. — А то, что среди героев ночной вылазки дона Эрнана был рыцарь по имени Ла Вега[32], а мы находимся в долине Гранады? И это, по-твоему, просто совпадение, Пепе? А то, что духовником королевы является епископ Талавера и точно так же назывался городок, где мы с тобой, Пепе, потеряли друг друга? Хотя об именах и городах мы уже говорили.

— Да, в мире много странного, и все это от Господа, — рассудительно сказал Педро-Луис.

— Слишком много странностей, — пробормотал Мануэль. — Как будто Бог шутит со мной.

Наступило молчание, которое показалось Мануэлю чрезвычайно долгим, и он никак не мог вспомнить, зачем все это говорил. Женщины принесли кофе и к нему подали кусочки туррона — медовой нуги с орехами.

Теперь говорили все остальные, кроме Мануэля. От кофе и сладкого он потихоньку стал приходить в себя, и ему было неловко за свою болтливость. Потом опять вспомнил Лолу, подарившую ему цветок, и подумал, что надо написать письмо Долорес де Сохо. И тут же понял, что еще раньше надо бы написать матушке, и решил сделать это при ближайшей возможности.

Когда они сошли с повозки и благодарили Валенсиано, уже начало смеркаться. Мануэль достаточно оправился, чтобы суметь залезть в седло. Два солдата шли пешком и вели под уздцы своих лошадей, нагруженных мешками с продовольствием.

Возле шатров Бальтасар на мгновение задержался и, убедившись, что рядом никого нет, тихо заявил Мануэлю:

— Одно из совпадений действительно вас волнует, сеньор, а остальные вы называли лишь для того, чтобы не привлекать к нему нашего внимания, не так ли?

Мануэль опешил от вольности в обращении, но потом вдруг понял, что в устах такого чудака, как Бальтасар, подобная фраза выражает не дерзость, а доверие.

— Может быть, ты и прав, хитрец, — смущенно улыбнулся идальго.

— Камень крепок, а сердце крепче. — Теперь цыган заговорил в своей обычной манере.

Выпитое ночью вино не оставило никаких следов, и на следующий день, 18 июня 1491 года, Мануэль держался в седле так же крепко, как всегда. Он находился в конном авангарде впечатляющего своей роскошью и могуществом кортежа, который выехал из осадного лагеря в направлении деревни Субия. Оттуда королева желала полюбоваться на Альгамбру. Рядом с Мануэлем ехал Энтре-Риос.

В центре кавалькады двигались оба монарха, инфанты, придворные и высшее духовенство. Рядом с королевой, как обычно, находилась ее ближайшая подруга Беатрис де Бобадилья, она же — маркиза де Мойя. Их непосредственный эскорт составили самые знатные гранды обоих королевств. Под лучами июньского солнца навстречу кортежу выдвинулись со стороны Субии батальоны маркиза Вильены, графа Урены и дона Алонсо Агиляра. Графы Тендилья и Кабра расположили свои подразделения на территории, отделявший деревню от Гранады.

При въезде в Субию Мануэль очень отчетливо видел членов королевской семьи, включая дородную, светлокожую королеву. Тяжелое лицо, поджатые губы, висящие мешками щеки, скошенный подбородок. Было трудно вообразить это лицо без постоянной маски истового благочестия. Донья Исабель надела рыцарскую броню, на которой висел доходивший до ног плащ. Плечи прикрывала шаль, шлем без забрала на голове был увенчан короной.

Мануэлю представилось, что его предков сжигали люди двух сортов. Одни были похожи на донью Исабель — они, нисколько не сомневаясь в праведности своих действий, все же проливали слезы по заблудшим душам, которых пришлось лишить телесной оболочки. Другие же были похожи на ее мужа, дона Фернандо Арагонского, с его вечно подозрительным выражением темных глаз на помятом лице. Эти, глядя на умирающих в огне людей, мысленно подсчитывали, сколько тысяч золотых дублонов конфисковано у жертвы. И, разумеется, тоже нисколько не сомневались в праведности своих действий.